Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
– А тебе это зачем? Мистикой интересуешься?
– Не интересуюсь… – подполковник говорил, интонацией извиняясь за свою нудную надоедливость. – Меня, понимаешь, каждый день какое-то беспокойство грызет… Будто вот-вот что-то со мной случится. Может, не с самим со мной, а с моими… Я даже телеграмму домой на ползарплаты отправил, чтобы там все мои осторожнее были… А сам… Даже сейчас вот, стою, а мне кажется, в спину кто-то смотрит, словно взглядом дырявит… А я не из трусливых, скажу без хвастовства…
Солоухин заглянул подполковнику Яцко за плечо, словно искал именно там пресловутое «око Мураки» или еще что-нибудь, что может особиста напугать.
– Ты же не разрабатывал операцию.
– Как сказать… Принимал участие. Обеспечивал режим секретности в процессе сбора сведений… Осуществлял связь с ХАДом… В курсе всего был…
– И что? Я к твоим переживаниям какое отношение имею? От взгляда я тебя, сам понимаешь, защитить не могу… – Солоухин упорно не желал иметь дела с этим въедливым и надоедливым подполковником, который давно уже вообразил себя высшим контролером, следящим за действиями спецназа ГРУ. Впрочем, все сотрудники КГБ, с которыми по делам службы приходилось иметь дело, так к спецназу ГРУ относились. КГБ всегда желал знать все, а военная разведка упорно отстаивала свое право иметь собственные секреты…
– Я не защиты прошу… Мне объяснение услышать хочется. Понимаешь? Может быть, с другими так же… Мне легче будет… – Яцко, кажется, умолял.
– Делом занимайся, ощущения не будет… Хоть на одну операцию слетай…
– Это не мой профиль…
– Медики летают… Майор Гагарин из лазарета… Доктор Смерть его зовут, знаешь… Между хирургическими операциями – на боевые операции…
– Что это даст?
– Поймешь…
– И все же… Глаз этот…
– Облако… Только облако… Определенной формы, как с облаками бывает…
– Может, примета…
– Может… – жестоко согласился Солоухин. – Приметы обычно видят только те, кому они посланы. Или ощущают их… Если тебе послано, ты и ощущаешь…
Конечно, это были жестокие слова. И не произнес бы их майор Солоухин, потому что к жестоким людям никогда себя не относил, но его обозлило то, что подполковник Яцко свои переживания так лелеет и обсасывает. У всех есть свои переживания. И у самого Солоухина их хватает, в том числе и переживания после этой операции. Но он же ни к кому с ними не лезет…
– Значит, ты думаешь…
– Я думаю только о том, где мне людей взять на следующее задание. На каждое из следующих заданий… Заданий много, людей нет. Полетишь с группой?
– Полечу… – обреченно согласился особист и оглянулся теперь уже не на небо, а на шаги нормального живого человека.
– Товарищ подполковник! – обратился только что подбежавший солдат-вестовой. – Вас срочно в штаб требуют… И вас, товарищ майор… Там из ХАДа приехали…
* * *
Старший лейтенант Вадимиров перечитал письмо еще раз. Уже много раз читал, стараясь вникнуть в скрытый за простыми сдержанными словами смысл. Кажется, все сказанное матерью помнил. Но перечитал снова…
Они вообще-то редко переписывались. Отношения между Евгенией Ивановной и сыном были сложные. Отец писал чаще, чем мать, и, как подозревал Вадимиров, может быть, и втайне от нее. И письма были более теплые, чувствовалось, что мягкий по характеру отец без сына тоскует и за него беспокоится, потому что хорошо понимает, что такое война. Он сам в свои молодые годы, когда другая война шла на своей земле, пусть и не воевал по причине увечной от рождения руки, но даже переживание войны в голодном и холодном тылу тоже чего-то стоит. В семье, кажется, погибших тогда не было. Но похоронки соседи получали. Отец понимал и знал, что сейчас соседи тоже получают похоронки… Наверное, мать тоже знала и понимала. Но она своих чувств, как обычно, не показывала. Она никогда и ни при каких обстоятельствах не показывала своих чувств. По крайней мере, сын этого не видел ни разу. Старший лейтенант даже представлял перед собой ее лицо, тоже никогда не выражающее эмоций, он словно бы слышал ее суховатый, без интонаций голос. И чувствовал в каждой строчке ее непреклонную оскорбленную волю.
Так уж повелось в их семье, что всем и всегда там заправляла она и без ее решения, без ее согласия не могло произойти в семье Вадимировых ни одно событие. Сколько Шура, как звала будущего офицера-разведчика мать, себя помнил, любой самостоятельный его поступок или даже поступок отца вызывали у матери раздражение и противодействие. Даже если этот поступок был здравым, но его предпосылка исходила не от нее.
А разрыв между матерью и сыном произошел тогда, когда Шура решил жениться. У матери уже давно была на примете собственная кандидатура – дочь ее давнишней приятельницы. И мнение сына, как обычно, интересовало ее мало. Вопрос казался решенным, и свадьбу мать планировала приурочить к окончанию сыном военного училища. Однако он, оторвавшись от материнской опеки в стенах казармы, уже научился принимать самостоятельные решения. И принял… Он женился на медсестре, работающей там же, в училище, в медсанчасти. И даже скромная свадьба обошлась без присутствия родителей. Мать не только сама не пришла, но и отца не пустила. Потом, только через год, как раз к окончанию училища, тонкая нить отношений все же восстановилась. Но она была очень ненадежной и рвалась при каждом неосторожном слове или действии.
Сейчас, уже многие годы спустя, мать, может быть, торжествовала. Евгения Ивановна любила, когда время доказывает ее правоту, и, естественно, если выпадал такой случай, не забывала об этом напомнить, и даже не однажды. Только Александр не совсем был уверен в правоте матери. Впрочем, при всей сложности ее характера она обладала одним хорошим качеством – прямотой во всех жизненных случаях, которая не позволяла ей быть интриганкой. Мать никогда не обманывала. Но слишком уж любила «резать» правду-матку в глаза, никого не щадя. Так и в этот раз произошло. Словно она не понимала, как может воспринять ее сообщение сын, который не на отдыхе, кажется, находится. Будто бы она вовсе не понимала, что может с ним произойти после такого сообщения, если сын вдруг не сумеет сдержать себя.
Правда, при этом Евгения Ивановна вполне могла выдавать желаемое за действительное, как надеялся старший лейтенант, потому что такое уже случалось прежде. Но это была именно надежда, потому что и сам он в глубине души предполагал ее правоту, причем задолго до этого письма. Давно уже предполагал, еще тогда, до отправки в Афган, когда ему дали предписание ехать в далекую забайкальскую степь, в небольшой пыльный городок, а жена не захотела сразу ехать с ним и расстаться с большим городом. Сначала не хотела до того времени, как он устроится на месте. Потом, после его описания городка, не хотела вовсе. Доброжелателей и тогда было много, желающих что-то написать ему, но мать в те времена не входила в их число. Сейчас вошла…
…Мать сообщала, как всегда, не вкладывая в слова эмоции и не щадя адресата, будто ей несколько раз говорили знакомые люди, не называя при этом «знакомых людей», что жена Александра в его отсутствие ведет развеселую жизнь. Постоянно по вечерам у нее дома собираются какие-то компании. Часто ее видят то с одним мужчиной, то с другим. Сына при этом она отправила на все лето в деревню к своей матери. Только это, никаких своих предположений и выводов… Остальное сын должен был понять сам. Представить и понять…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
