Он встал и подошел ко мне, но я не отступила. Я не заметила надвигающейся опасности. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным и не могла этого ожидать. Его кулак показался огромным, когда летел к моему маленькому лицу.
Лежа на диване, я долго не могла заснуть. Он спал на нашей кровати. Начало светать, а я все еще не спала, оглушенная, с прижатым к щеке пакетом мороженого гороха. Актер ненадолго проснулся и, спотыкаясь, вошел в гостиную. Он брел в темноте с закрытыми глазами, похоже, меня даже не заметил. Я смотрела, как он прицелился и помочился на телевизор, а потом убрался обратно в кровать.
Когда совсем рассвело, я очнулась от тягостного полусна, сжимая растаявший пакет ставшего совсем мягким гороха. Актер сидел на корточках перед телевизором, уже не наряженный ни Иисусом, ни буддийским монахом, но с достаточно покаянным видом и ведерком мыльной воды и губкой в руках. Он заметил, что я не сплю, но ничего не сказал, только продолжал убираться и вытирать пыль в гостиной, кухне и ванной, а я молча наблюдала за ним с дивана. Когда дом был убран, он побрился, принял душ и оделся чуть аккуратнее, чем обычно. Направляясь к двери, он, едва касаясь, поцеловал меня в щеку, и на меня пахнуло запахом шампуня от влажной пряди волос, коснувшейся моей носа.
Он накупил и принес домой вкусной еды. Сначала я отказывалась есть, как упрямый ребенок, не позволяя себя подкупить. Отрицательно покачала головой, когда он протянул мне шоколадки в форме божьих коровок в блестящей красной фольге и радужную рыбку в пластиковом пакете с водой. Я заплакала и сказала нет, когда он предложил мне полосатые носки с пальчиками и полную стеклянную банку крохотных резиновых динозавров, лиловых, оранжевых и желтых. Но я поддалась, когда он налил в ванну воды и добавил пену из флакона в форме гигантской бутылки шампанского. Я позволила ему приложить тампон с настойкой гамамелиса к распухшему синяку под глазом, а потом и почитать — по ролям, с разными акцентами — отрывок из «Снежной гусыни», так что я даже заплакала. Он уложил меня в чистую постель и лег рядом, а я все плакала, пока он целовал меня с головы до ног, и слезы были наркотиком, который действовал почти как любовь.
Я проспала весь день, а когда проснулась, на ужин была пицца и фильм «Национальный бархат» по видео.
— А вот и пирожок, — прощебетал он, в совершенстве подражая маленькой Лиззи Тейлор, и я засмеялась.
Конечно, произошла страшная случайность, но теперь все пришло в норму. На следующий день, в пригородной аптеке, которой я никогда не пользовалась, я приобрела плотный тональный крем, каким обычно пользуются женщины постарше. Я пользовалась им около недели, а потом жизнь пошла своим чередом, и все встало на свои места.
У волка есть шерсть
В момент нашей первой встречи шерсть у него была коротко подстрижена, но к тому времени, когда мы прожили вместе девять месяцев, она доходил ему до воротника рубашки. Шерсть была очень темная, только на затылке у него имелось ярко-белое пятно, где, по его словам, волосы потеряли память. Они были мягкие и блестящие, и я любила их поглаживать, когда мы смотрели телевизор, и ставить рожками, намыливая шампунем в ванной. Зимой я здорово обогнала его в игре «Эрудит» — наш никогда не кончавшийся матч разворачивался на стенке холодильника, и он пригрозил, что подстрижется, если я не откажусь от редких слов из двух букв, занимавших центральное место в моей стратегии. Не прошло и месяца, как мы снова сравнялись в счете.
На следующее утро после того, как он ударил меня во второй раз, он поглядел мне в глаза, положил голову мне на колени и заплакал. Я гладила и утешала его, запуская пальцы в плотный, темный мех его прекрасных волос. Поврежденная кожа на внутренней стороне моих губ напоминала по вкусу сырое мясо, когда я ощупывала ее языком. Я все еще чувствовала вкус крови.
Тем вечером я пришла домой позже, чем обычно. Я не могла сослаться на уважительную причину, на срок сдачи работы: просто мне нужно было наверстать время, потраченное на долгий сон по утрам и обеденные перерывы, когда я приходила к нему домой в середине дня. В тот раз, когда я пришла, в квартире царили темнота и сладкий запах раздавленных ягод можжевельника. Я включила свет и увидела улику — пустую бутылку от джина, оставленную на столе.
Входя в спальню, я раздвинул шторы и впустила с собой немного света, но в постели его не было. Он свернулся в углу калачиком, как младенец, так что в льющемся из окна слабом свете были видны только смутные очертания его тела и растрепанной головы.
— Я думал, ты ушла, — сказал он и всхлипнул.
Я присела рядом с ним, протянула к нему руку, словно к раненой собаке.
— Послушай, я была на работе. Извини, я должна была позвонить.
— Ты уйдешь. Когда-нибудь ты уйдешь от меня, я знаю, — сказал он громче.
— Не уйду. Никогда. Я от тебя никогда не уйду.
— Не ври, — огрызнулся он, и его кулак метнулся из темноты к моему лицу.
Через несколько дней после этого я, замазав синяки тональным средством для женщин в возрасте, сидела рядом с ним за столом у его родителей, а единственный оставшийся в доме приемный ребенок читал молитву. Тому малышу, который бился головой об стену, пришлось подыскать новое жилье. Потупив глаза долу, мы сказали аминь, и в доме вновь воцарилась тревожная тишина. Его мать не сказала ни слова, пока раскладывала по тарелкам гарнир. Она взяла кусочек на вилку и поднесла ко рту, но положила его обратно, как будто ей стало противно. Она подняла на сына большие грустные зеленые глаза.
— Это с ней сделал ты?
— Что?
— Это ведь ты сделал?
— Что сделал?
— Я знаю, как выглядит женщина после того, как ее ударил мужчина. Прекрасно знаю. Именно так.
— Мама!
— Я не могу. Просто не могу, — сказала она, встала из-за стола и взяла свою нетронутую тарелку и мою.
Она выбросила наше мясо с овощами в мусорное ведро. Со звоном упала крышка. Когда мы уходили, она стояла над ведром, хватая воздух ртом, чтобы не разрыдаться. На темной дорожке перед домом я залилась краской стыда.
У волка есть зубы
Его верхние резцы действительно были чуть наклонены внутрь, так что клыки заметно торчали. Но укусили меня не они, а белый косяк двери в спальне. Я врезалась в него с размаху, крутясь волчком, словно дервиш. Надбровная кость хрустнула от удара. Кожа была рассечена, хлынула кровь — неожиданно темного цвета. Когда я съехала на пол по стене, на ней осталась красная полоса.
Я провела выходные дома, у моих родителей. Я мчалась на север от города на своей старой малолитражке, но все время со страхом думала о том, что найду по возвращении. На этот раз вместо джина была текила. На этот раз мои руки сразу поднялись сами собой в наивной попытке защитить лицо. Я почувствовала дикий выброс адреналина в кровь, когда он крепко схватил меня за оба запястья.
— Значит, все-таки вернулась, снизошла до меня? Зачем?
