Она обхватила пальцами край кресла, в котором сидела, и прокашлялась.
— Сойер, насчет прошлой ночи… Его лицо превратилось в маску.
— Мне надо объяснить… — Она для смелости вдохнула побольше воздуха. — Я не думала о Бретте, когда ты целовал меня.
Его губы вытянулись в нитку. Он оперся на кованый столик. Но, несмотря на небрежную позу, каждая мышца его натянулась, выдавая его напряжение. Желваки вздулись на недавно выбритых щеках. Он смотрел на нее так неистово, что ей казалось, она видит вспышки молний в кобальтовой синеве его глаз.
Она пригладила рукой волосы и снова глубоко вздохнула.
— Я ношу… носила эту цепочку лишь по одной причине. Чтобы кольцо напоминало мне, что наши отношения — это брак по расчету. Никто из нас не ждет любящего сердца, цветов, но я…
Она столько раз в жизни сталкивалась с отказом, что теперь боялась, не приведет ли ее признание к очередному разочарованию. Сначала, после смерти матери, отец был так ослеплен болью, что начал скрывать свои чувства и отошел от дочери. Потом друзья в школе отвернулись от нее, когда на службе у отца разразился скандал. А затем Сойер уехал, чтобы отделаться от нее. И наконец, Бретт решил, что она не стоит его любви и заботы. Линн чувствовала себя брошенной всеми, но сейчас ей хотелось, чтобы Сойер ее понял.
— Но ты?.. — подбодрил он ее.
— Ты мне нравишься, Сойер. Мне нравится твоя доброта, твои друзья и то, что ты очень внимателен. Ты даже покрасил мою спальню в тон пледу. Я ценю невероятную щедрость с твоей стороны. Мне приятно, что свое чувство к брату ты ставишь выше всего. Фактически мне в тебе нравится все.
Сердце опять пустилось вскачь. Линн надеялась, что его реакция придаст ей смелости. Но он всего лишь чуть сощурил глаза и ничего не ответил на ее признание.
— Ты должен знать, что я не хочу снова влюбляться. Я ношу кольцо, чтобы оно напоминало мне, какой… сложной бывает любовь. Но я не считала, что ты — это Бретт. Ты… ты во всем выше Бретта, ты совсем другой. — Она прижала холодные ладони к горевшим щекам, выдохнула и попыталась снова объяснить свою мысль: — Прости. Я болтаю бессвязно. Вот что я пытаюсь сказать. У нас может быть хороший брак, основанный на взаимном уважении и дружбе. Мне бы хотелось, чтобы ребенок воспитывался в такой атмосфере, какую ты создаешь вокруг себя.
Не отрывая взгляда от ее глаз, он оттолкнулся от стола и подошел ближе. Наклонился и обхватил руками подлокотники ее кресла. У нее опять свело судорогой желудок, вспотели ладони. Его пронзительный взгляд будто держал ее в плену.
— Любовь к мужу для тебя оказалась историей с плохим концом?
— Да. Любовь кончается. — И кончается болезненно, с обидными словами, которые нельзя забыть или взять назад.
У него в глазах появилась нежность. Он опустился перед ней на колени.
— Так не должно быть, Линн. Мои родители прожили в браке двадцать пять лет и умерли, любя друг друга.
Как и в прошлый раз, он нежным прикосновением убрал волосы с ее щеки и заправил пряди за ухо. Потом прижал длинные пальцы к ее затылку. А большим пальцем прижимал бешено несущийся пульс у основания горла.
— Что ты скажешь, если мы все-таки попробуем и посмотрим, куда нас приведет этот год?
Она кивнула в ответ на его вопрос.
Он поднялся, поднял ее и поставил на ноги, потом медленно наклонил голову, пока она не почувствовала на губах тепло его дыхания. Он уперся своим лбом в ее и прижался носом к ее носу.
— Линн, я хочу любить тебя по-настоящему, но только если у тебя нет сомнений, что это я разделяю с тобой постель…
Сердце билось, словно зверь в клетке. У нее были сомнения, но совсем не такого рода, как думал он. Опасения касались исключительно ее. Что, если она холодная, как считал Бретт? Если она разочарует его?
Могут ли они быть любовниками без любви? Без любви, но любовниками? Наверное, да.
— Я никогда не спутаю тебя с твоим братом.
— Ты восхитительно пахнешь… медом и летом.
— Это мой… — у нее перехватило дыхание и свело судорогой живот, когда он принялся покусывать ее ухо, — гель для душа.
— Ты постоянно им пользуешься? — спросил он, касаясь губами ее подбородка.
— Да. — Она никак не могла остановить дрожь. Стон вырвался у него из груди. Он обхватил двумя руками ее лицо и впился в ее рот с такой испепеляющей жадностью, что у нее закружилась голова и подогнулись колени. Убеждающее давление его губ будто подготовило Линн к соблазняющему вторжению языка. Его руки спустились вниз, обхватили ягодицы и притянули ее тело. Его восставшая плоть давила ей в живот и гнала кровь в жилах. Она дрожала. Вцепившись ему в талию, она ласкалась, точно кошка, которую гладят по спине. Сойер вытянул подол ее майки из шорт, просунул внутрь руки и обнял ее за талию. Пальцы словно прожигали кожу от позвоночника до груди. Затем он расстегнул пряжку спереди на лифчике. Она щелкнула, и его жаркие ладони подхватили ее груди. Линн прервала поцелуй, ей не хватало воздуха.
— Пойдем наверх. Я возьму щенка.
Неуверенная и напуганная, она боялась сделать огромную ошибку и поэтому колебалась. Сойер, должно быть, читал ее мысли. Взяв под мышку коробку со щенком, он сжал руку Линн и повел к лестнице, в ее комнату. Там осторожно поставил коробку на пол и посмотрел на нее.
— Передумала?
Если она сможет полюбить Сойера, это приблизит ее к созданию семьи, о которой она так мечтала.
— Нет.
Она никогда не испытывала такого накала страсти. Желание доводило ее до безумия. Она впилась ногтями в его плечи, но он не собирался кидаться на нее. Он устраивал себе праздник, нежно и вкрадчиво лаская ее.
Казалось, мир закружился и вот-вот рухнет. Но бабушкин плед под спиной, когда он уложил ее на кровать, вернул Линн к реальности. Это означало, что она и Сойер занимаются сексом. Жажда грызла ее изнутри, делала жадной и нетерпеливой. Она ждала его проникновения со страстью, незнакомой ей прежде. Это не было исполнением долга или отчаянным поступком женщины на грани нервного срыва. Это было проявлением природных сил — мужчина и женщина, движимые взаимным влечением друг к другу.
Но не любовью. Она не позволит, чтобы это стало любовью.
Потом он медленно опускался, пока волосы на его груди не стали мучительно дразнить груди и живот Линн. Она изгибалась навстречу ему, стремясь к более тесному контакту. Он завладел ее ртом. Один головокружительный поцелуй, за ним другой, третий…
— Линн, позволь мне любить тебя.
Ресницы мягко опустились, она привычно закрыла глаза.
— Нет! Не закрывай глаза. — Он наклонил голову и провел своими губами по ее. Она прежде никогда не целовалась с открытыми глазами. Странное интимное чувство. Будто он заглядывает ей в душу. Мягкое прикосновение его губ вызвало покалывание во всем теле. Веки набухли и стали тяжелыми. Она боролась с собой, стараясь не закрывать глаза. Но каждый раз, когда он проводил языком по ее нижней губе, проигрывала сражение. — Смотри на меня и повторяй мое имя.
