Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
Кисть пишущего – это лук воина, иероглифы, которые она создает, – это стрелы, которые должны попасть в цель на листе бумаги. Каллиграф – это лучник или генерал на поле боя. Кто-то так написал, давным-давно. Именно так она чувствует себя сегодня утром. Как на войне.
Ее кисть стоит вертикально, прямо над бумагой. Каждый палец играет свою роль. Она крепко держит кисть; силу руки и запястья необходимо контролировать, они должны двигаться уверенно.
Контроль и уверенность. Плакать нельзя. Она снова бросает взгляд в окно. Во внутреннем дворе показался один слуга, он подметает в утреннем свете. Его метла – это другая кисть.
Она начинает.
* * *
Его зрение стало большим препятствием. Он с трудом засыпал в последние ночи и не гулял, как прежде, но что делать старому человеку? От слишком большого количества вина у него начиналась головная боль, она начиналась еще во время того, как он пил, даже не могла вежливо дождаться утра. Такие грустные вещи – пример того, что время делает с людьми, когда волосы седеют, а рука с мечом подводит тебя, как писал один поэт.
Первый министр Катая никогда не держал в руках меч. Сама мысль об этом ненадолго его позабавила. И высшие придворные чиновники не слишком часто ходили пешком (или совсем не ходили) ни внутри дворца, ни за его стенами. У него был портшез под балдахином, затейливо украшенный позолотой, с мягкими подушками, и носильщики, которые несли его, куда нужно.
И он мог уничтожать людей, не прикасаясь к клинку.
Нет, главным физическим недостатком старости стало его слабое зрение. Именно чтение писем, налоговых ведомостей, отчетов из префектур, докладных, сообщений от осведомителей было для него трудной задачей. По краям поля зрения каждого глаза появилась дымка, и она ползла внутрь, подобно туману над водой, приближающемуся к земле. Можно сделать из этого образа символ для поэмы, но только если хочешь сообщить другим о том, что происходит, а он этого не хотел. Это небезопасно.
Сын помогал ему. Сын редко отходил от него, и они придумали приемы, помогающие скрыть его дефект. Важно, чтобы при дворе тебя не считали старым и немощным, не догадались, что ты даже не можешь по утрам читать документы, присланные гражданскими чиновниками.
Он даже почти верил, что некоторые из тех, кто был бы рад его уходу, намеренно писали теперь мелко, чтобы он проявил свою слабость. Если бы они так поступали, это было бы умно, он и сам когда-то мог так поступать. У него осталось мало иллюзий. Императоры капризны, непостоянны. На власть нельзя полагаться.
Хан Дэцзинь, все еще первый министр мудрого и славного императора Вэньцзуна, часто подумывал об отставке.
Он сам много раз за эти годы просил у императора позволения уйти на покой, но то были уловки, способ противостоять оппозиции при дворе. «Если мудрый император считает, что его слуга заблуждается, то я прошу позволения удалиться с позором».
Он был бы шокирован, если бы эти его просьбы были удовлетворены.
Позже он начал гадать, что произошло бы, если бы он повторил свою просьбу. Времена изменились, люди изменились. Долгая война с кыслыками складывалась неудачно. Император до сих пор не знал размеров этого бедствия. Если он когда и узнает, могут быть – и будут – последствия. Их необходимо предотвратить. Это выполнимая задача, есть способы, но Дэцзинь понимал, что он уже не тот, каким был еще три года назад.
Если на него возложат вину за войну – а это возможно – это почти наверняка будет означать позор и отставку (или еще хуже). В этом случае помощник первого министра, Кай Чжэнь, наверняка станет его преемником. И будет править Катаем, тем более что император предпочитает рисование, каллиграфию (его собственная каллиграфия повсеместно считалась самой элегантной в мире) и роскошный сад, который он создает к северу и к востоку от своего дворца.
Сад («Гэнюэ») и сеть «Цветы и камни», созданная для снабжения этого сада, были идеей Кай Чжэня. Блестящей идеей во многих отношениях. Дэцзинь сначала одобрил ее и воспользовался преимуществами, которые давало временное отвлечение внимания императора. Теперь, возможно, придется за это заплатить.
Вопрос в том, кто будет платить?
«Помощник министра Кай, вероятно, считает, что это он сейчас правит», – с насмешкой подумал Дэцзинь. В конце концов, между ним и императором стоит только старый, почти слепой человек. Хотя Чжэнь говорит, что почитает своего начальника за то, что тот начал политику реформ, Хан Дэцзинь почти не сомневался, что более молодой помощник теперь считает старшего министра слабым, увязшим в старых приемах ведения дел.
«Старые приемы, такие как сдержанность, учтивость, уважение», – подумал Дэцзинь все еще с насмешкой. Он разбогател у власти, привык к своему положению, к тому, что внушает страх, но он не стремился к высокому рангу с намерением стать богатым.
Он понимал свои разногласия с Си Вэньгао и другими консерваторами как битву за то, чем должен стать Катай, чем ему необходимо стать ради блага империи и ее народа. Это была благочестивая, оправдывающая его мысль, и он это понимал, но она, как говорил себе Хан Дэцзинь, также была правдой.
Он покачал головой. Его сын взглянул на него – смазанная, движущаяся фигура, – потом снова занялся своей стопкой документов. «Горечь не приносит пользы, – напомнил себе Дэцзинь. – Ты совершал ошибки, если именно это толкало тебя вперед. Ты говорил, не обдумав хорошенько слова, о которых мог потом пожалеть». Он часто провоцировал своих соперников на подобную опрометчивость. Умел использовать гнев, страсть, ярость других людей.
Освещение было хорошим сегодня в их кабинете, здесь, на западной стороне главного внутреннего двора дворца. Еще во времена Девятой династии, в Синане, до того, как он пал и был разрушен, в распоряжении правительственных чиновников было целое дворцовое здание: Двор пурпурного мирта.
Здесь, в Ханьцзине, при всем его великолепии, для этого просто не хватало пространства. Пространство – вот часть того, что они потеряли по всей империи, а не только в многолюдной столице. Они потеряли земли на севере, на северо-западе, потеряли защиту Длинной стены, потеряли дань, потеряли доступ к торговым путям на запад (и контроль над ними!) и те богатства, которые они приносили год за годом.
В Ханьцзине и у его стен жило более миллиона душ – в местности, которая была лишь малой долей того, что входило в Синань триста лет назад.
Если вы пойдете к развалинам старой столицы, войдете через разбитые ворота, остановитесь среди сорняков и травы, и обломков камней, услышите крики птиц и увидите диких зверей, бродящих среди того обширного пространства, которое когда-то было имперский дорогой, шириной почти в пятьсот шагов… то вас можно простить, если вы подумаете, что главная магистраль Ханьцзиня, ведущая от этого дворца к воротам, была…
Ну, если точно, то она имеет в ширину восемьдесят шагов.
Он приказал ее измерить вскоре после того, как прибыл ко двору, так много лет назад. Восемьдесят шагов – это очень широкая улица, вполне подходящая для процессий и фестивалей. Но это не Синань, не так ли?
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
