Они входили сюда, в вуковарскую больницу, словно те, кто в библейские времена, спасаясь от потопа, входил в Ноев ковчег, и заключали союз с врачами, подобно тому как был заключен союз между Богом и Ноем, — сначала это были пациенты с легкими ранениями, потом начали поступать те, кто потерял руку или ногу, а иногда и обе руки или ноги, позже здесь искали помощи обессилевшие морально и физически полицейские, которые пытались поддерживать в городе хоть какой-то порядок и обеспечивать минимальную защиту гражданского населения, кроме того, приходили сюда и сотни все еще похожих на людей существ, которые надеялись здесь просто укрыться, спрятаться, найти защиту, многие из них просили внести их в списки вспомогательного персонала больницы, чтобы в случае захвата города их не тронули.
Всех пациентов было три тысячи, и среди них один несчастный, который вслух читал Гомера: «О герое мне расскажи, о Муза…», и еще один, сербский военнопленный, солдат с простреленными легкими, который незадолго до смерти, хрипя, рассказывал о десанте, который «наша армия организовала на надувных резиновых лодках, а в них находились спортсмены, члены сербских гребных клубов, и я тоже был среди них», — рассказывал он и показывал свою старую фотографию, где был изображен в спортивной форме с веслом на фоне поросшего лесом речного берега, «из всех нас один я в живых остался», а потом его вынесли, мертвого, и положили на землю во дворе, где под первым мелким и холодным осенним дождем уже лежало не одно тело…
В середине ноября на частоте, которой пользовались танковые части сербов, прозвучал приказ командующего бронетанковых войск Югославской народной армии: «Мы находимся в десятке метров от столба на границе города, где написано ВУКОВАР, и завтра я жду от вас рапортов не о пленных, а о том, что вы все сравняли с землей. Именно это я приказываю сделать всем частям и подразделениям».
Потом кто-то, находившийся за пределами города, по единственному функционировавшему в больнице мобильному телефону потребовал, чтобы город сдался.
Когда эскадрон графа Алексея Кирилловича Вронского вместе с четниками и солдатами ЮНА победно вступил на территорию больницы, предводительствуемый подскакивающим в ритм музыке гармонистом в опанках, первым же приказом стало требование отключить электричество. Поэтому последовавший вслед за первым следующий приказ раздался уже в полной темноте:
— Всем усташам, построиться! Да поживее, и шагом марш!
В громком решительном голосе, который раздался в ответ, пациенты больницы тут же узнали хрипловатый альт главного врача, которую все здесь любовно называли Докторшей:
— Пешком? Старики и инвалиды не могут идти, а почти все остальные здесь слепые. Мы находились в блокаде девяносто дней! У них просто нет сил! Слышит меня кто-нибудь?
Вспыхнул карманный фонарик, осветив майора ЮНА:
— Я слышу вас, товарищ доктор. Автобусов у меня нет. Но я пошлю за грузовиками. Для усташей и этого будет более чем достаточно.
— Усташей здесь нет, товарищ офицер. Усташи существуют только в вашем воображении. Здесь три тысячи раненых и… — попыталась возразить из темноты Докторша, но ее голос заглушили скачущие такты сербского кола, раздавшиеся с лестничной площадки между вторым и третьим этажами, где расположился гармонист.
Докторше удалось пробраться к выходу. После того как прозвучали слова майора, по-видимому уже покинувшего здание, прошло минут пятнадцать-двадцать, но этого оказалось достаточно, чтобы во дворе произошли пугающие перемены. Кроме обещанных грузовиков подъезжали армейские джипы, заляпанные глиной и грязью, ревели военные вездеходы с солдатами в маскировочной форме, толпились под черными знаменами группы четников устрашающего вида, в надвинутых на горящие ввалившиеся глаза меховых шапках, вооруженные до зубов, с темной, то ли смуглой, то ли грязной кожей, одетые кто во что горазд, а некоторые, наоборот, с оголенным торсом, перетянутым рядами лент с патронами. Некоторые из них, как успела заметить Докторша, начали собирать в небольшие группы оказавшихся во дворе обитателей больницы. «Почему они так покорны?» — возмущенно подумала она.
Один из «победителей», пьяный не столько от алкоголя, сколько от азарта, кричал солдатам, побуждая их к избиению группы окруженных пациентов больницы:
— Гниды, убийцы, сволочи, мясники, усташи проклятые, сколько народа вы переубивали? Сколько изнасиловали?
Те молча, покорно, как овцы, терпеливо сносили оскорбления, удары и пинки.
Все еще нерешительно медля на пороге, она попыталась по значкам на пилотках и фуражках разобраться, кто здесь кто, но с изумлением и ужасом убедилась, что у одних головные уборы украшены четырьмя буквами «С», у других какими-то непонятными кокардами, у третьих «вуковарской голубкой», а у только что подоспевшего отряда на шлемах красовались пятиконечные звезды.
Из кабины последнего из двадцати военных грузовиков ЮНА, которые, не глуша моторов, выстроились перед больницей, выбрался тот самый майор, и Докторша, низенькая, в белом халате, напоминавшая утку, засеменила ему навстречу.
— Это же не эвакуация, как было в Илоке, это просто уничтожение, товарищ майор! Мы ушли из Илока потому, что вы угрожали разрушить весь город, если отряды территориальной самообороны не сложат оружие. Но ведь это больница! — кричала она с отчаянием в голосе. — Выйдите на связь с представителями Европейского Сообщества, я хочу сделать заявление…
— Да пошла ты на… вместе со своим Европейским Сообществом! — рявкнул майор и быстро направился к больничным дверям.
Перед самым порогом его остановил прапорщик с автоматом в руках, направленным на группу людей, которых он только что вывел из здания, то и дело повторяя: «Смотреть под ноги, руки за спину!» Прапорщик спросил:
— Куда эту мразь, товарищ майор?
— В живых не должны остаться даже хорватские кошки, ясно? — раздраженно бросил майор и исчез в темноте больницы.
Окрыленный прапорщик прикрикнул на кого-то из конвоируемых: «Ублюдок, тебя что, свинья родила, а не мать?» — и бодро погнал группу через двор.
«Говорит свободный Вуковар!» — раздалось вдруг из включенных во всех машинах радиоприемников, и тут же кто-то врубил расположенные в здании больницы громкоговорители, так что голос диктора разнесся на всю округу.
Докторша слушала окаменев: «Мы дойдем до Загреба, а если потребуется, то и до Берлина, потому что после освобождения Вуковара мы готовы освободить от усташей весь мир…»
В этот момент мимо пробежало несколько четников, громко переговариваясь о каких-то списках «на эвакуацию».
Она знала, что никто из внесенных в такие списки не имеет шанса остаться в живых, и поспешила к автомобилю с эмблемой организации «Врачи без границ», где находились французские наблюдатели. Они внимательно выслушали ее, но никто из этих учтивых европейцев не тронулся с места:
— Мадам, нам чрезвычайно жаль, но мы здесь всего лишь нейтральные наблюдатели, — сказал один из французов.
