Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Хотя восстание было поднято непосредственно против бирманского правительства, оно не преследовало цели обретения Шанскими княжествами независимости — факт, который обычно остается недопонятым. Шанские саубвы прекрасно понимали, что без сильной центральной власти их территории окажутся в состоянии перманентной войны. Их основной целью было свержение Тибо и затем — коронация сюзерена. Последний должен был отменить налог на землю — тхатхамеда, — который они считали несправедливым. В качестве своего кандидата они выбрали бирманца, известного как принц Лимбина. Он находился в изгнании, лишенный прав отпрыска дома Алаунгпайя, правящей династии. Поэтому союз восставших и получил название Лимбинский союз. В декабре 1885 года принц Лимбина прибыл в Кенгтунг. Несмотря на то что движение получило свое название в его честь, судя по всему, он является лишь подставным лицом, а настоящая власть должна была остаться в руках шанских саубв.
Тем временем, пока принц Лимбина карабкался по крутым безлюдным тропинкам плато, снова вспыхнула война между Верхней Бирмой и Британией — это была третья и последняя англо-бирманская война. Под Мандалаем бирманцы были разбиты нашими за две недели до того, как принц Лимбина прибыл в Кенгтунг, но из-за трудного и долгого пути, который нужно проделать от Кенгтунга до Мандалая, эти новости дошли до Союза только после прибытия принца. Мы надеялись, что Лимбинский союз сложит оружие и подчинится нам, но вместо этого восставшие, забыв о своей основной цели, объявили войну Британской Короне, теперь борясь за независимость шанских государств.
Говорят, что природа не терпит пустоты, также и в политике. Действительно, отступление Лимбинского союза в Кенгтунг в 1883 году оставило свободными троны правителей многих влиятельных шанских муангов, их места были быстро заняты местными военачальниками. Среди захватчиков власти необходимо выделить военного по имени Твет Нга Лю, который стал фактическим правителем в Монгнае. Он был родом из Кенгтаунга (не путать с Кентунгом — иногда создается впечатление, что шаны называют свои города специально так, чтобы запутать англичан), района, подчиненного Монгнаю. Первоначально он был монахом, но затем лишился сана и стал местным бандитским вожаком, получив прозвище Бандитский Вождь. О его жестокости ходили легенды. Еще до того, как саубва Монгная бежал в Кенгтунг, Твет Нга Лю несколько раз пытался захватить Монгнай. Эти попытки оказались преимущественно неудачными, и Твет Нга Лю сменил тактику, отказавшись от открытых военных действий. Он решил получить власть, женившись на вдове брата саубвы. Когда саубва бежал в Кенгтунг, Твет Нга Лю, при поддержке бирманских властей, полностью подчинил себе Монгнай.
Твет Нга Лю, как и прочие фактические узурпаторы, занимал свое место, пока в начале этого, 1886, года, лимбинские силы не перешли в наступление и не отвоевали большую часть своих земель. Твет Нга Лю бежал к себе на родину, откуда продолжал свои жестокие разбойничьи походы, оставляя за собой полосу сожженных деревень. Противостояние Твет Нга Лю с саубвой Монгная представляет одну из самых больших угроз миру в этом регионе. Надо сказать, саубва пользуется уважением у своих подчиненных, в то время как Твет Нга Лю знаменит своими зверствами. К тому же он слывет мастером татуировок и амулетов, говорят, все его тело покрыто сотнями амулетов, которые делают его неуязвимым, внушая всем страх и заставляя преклоняться перед ним. (Краткая справка: подобные амулеты — важный аспект как бирманской, так и шанской культуры. Они могут быть любыми — от маленьких драгоценных камушков и ракушек до фигурок Будды, такие амулеты вживляются под кожу через неглубокий разрез. Самый шокирующий вариант можно встретить среди рыбаков: камушки и колокольчики вживляются под кожу мужских половых органов. Смысл и назначение этих ритуалов автору пока не удалось разгадать.)
В это, когда составлялся данными отчет, Лимбинский союз продолжал наращивать силу. Твет Нга Лю также не сходит со сцены, постоянно напоминая о себе золой сожженных городов и трупами вырезанных крестьян. Все попытки переговоров потерпели неудачу. На своем посту в Маэ Луин я не имел возможности установить контакт с Лимбинским союзом, и мои попытки связаться с Твет Нга Лю также не имели успеха. До сего дня немногим британцам приходилось воочию видеть его, и возникает даже сомнение, существует ли этот человек на самом деле или он просто легенда, выросшая на основании ужасных свидетельств о нападениях дакоитов. Как бы то ни было, за поимку Бандитского Вождя, живого или мертвого, была назначена награда. Это часть той деятельности, которая ведется с целью установить мир на плато Шан.
Эдгар прочел весь доклад не отрываясь. Там были и другие короткие заметки Кэррола. Все похожие друг на друга, они пестрели этнографическими и естественно-научными подробностями. На первой странице одной из них, где был обзор торговых путей, сверху доктор нацарапал: «Пожалуйста, приложите это к другим документам, чтобы настройщик получил представление о географии края». Там было два приложения: первое — о горных тропах, способных пропускать артиллерию, а другое представляло собой сводку о съедобных растениях «на случай, если экспедиция потеряется без съестных припасов». Здесь можно было видеть рисунки цветков в разрезе с наименованиями растений на пяти различных местных диалектах.
Контраст между докладами доктора и остальными официальными военными бумагами был поразительным, и Эдгар задумался, не это ли послужило одной из причин неприязни к доктору со стороны некоторых военных чинов. Он знал, что большинство офицеров имеют дворянское происхождение и учились в лучших учебных заведениях. Можно было представить себе их неприятие такого человека, как доктор, который вышел из более скромной среды, но казался куда более культурным и образованным. «Возможно, именно поэтому он понравился мне», — подумал Эдгар. Когда Эдгар окончил школу, он оставил родительский дом, отправившись в Сити обучаться у настройщика. Это был эксцентричный старичок, убежденный в том, что хороший настройщик должен хорошо знать не только инструмент, но и разбираться в физике, философии и поэзии. Поэтому Эдгар, хоть и не обучался в университете, к двадцатому дню своего рождения имел лучшее образование, чем многие из тех, кто закончил его.
«Есть и другие схожие черты, — думал он. — Наши занятия во многом схожи, в них, как в немногих других, нет классовых различий — ведь все люди болеют и инструменты тоже, а концертные рояли расстраиваются точно так же, как пианино в заштатных кабачках». Эдгар хотел бы знать, какое значение все это имело для доктора. Сам он рано понял, что есть существенная разница между тем, что в тебе, твоей профессии нуждаются и ощущением того, что здесь принят. Хотя он часто бывал в домах высшего общества, где владельцы дорогих инструментов заводили с ним салонные беседы о музыке, он никогда не чувствовал себя там желанным гостем. И это отчетливое понимание чуждости здесь рождало, напротив, причастность к другому кругу: он часто чувствовал себя на удивление своим среди плотников, кузнецов или грузчиков, с которыми ему часто приходилось общаться по роду своей деятельности. Он вспомнил, как рассказал Кэтрин об этом чувстве отчужденности к светскому обществу. Это случилось вскоре после свадьбы, когда они однажды утром гуляли по берегу Темзы. Кэтрин лишь рассмеялась и поцеловала его, ее щеки раскраснелись от морозца, губы были теплыми и влажными. Он помнил это почти так же хорошо, как и ее слова: «Честное слово, мне нет дела до того, к какому обществу тебе удобнее принадлежать, мне нужно только, чтобы ты принадлежал мне». Вообще Эдгар находил себе друзей по интересам, руководствуясь тем чувством, которое сейчас, на пароходе, идущем в Рангун, испытывал к доктору.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
