Книга Ярость - Андрей Хаас

Звонок Зиновия Геймана застал Горского, когда тот уже садился в свой подержанный «пежо». Взволнованный, что часто с ним случалось, Зиновий начал жаловаться на свалившиеся трудности, умолял помочь и настаивал на срочной встрече. День и без того намечался суетный – открытие выставки в Манеже, – а с этой поспешной встречей все усложнялось еще больше.

От неожиданностей всегда плохо пахнет. Андрей Андреевич пообещал Зиновию приехать, повесил трубку и саркастически улыбнулся.

«Все так внезапно, поспешно и так окутано таинственностью, что возникает ощущение, будто они знают что-то, чего не знаю я».

Тайну и предстояло выяснить. Горский задумчиво почесал свой заросший щетиной подбородок.

«Подозрительно, очень подозрительно».

Вчера днем вот так же неожиданно позвонил Дольф, разыскивал Артемона. Несвойственную ему личную заботу о художниках он туманно объяснил изменением в плане выставки и вскользь поинтересовался о подопечных Горского. Восприимчивый к мельчайшей лжи Андрей Андреевич сразу почувствовал, что Дольф чего-то не договаривает, напрягся, но к определенному выводу так и не пришел.

А теперь вот и Зиновий – темнит и крутится. Просто голова идет кругом от этих хитрецов. Что все это значит, одному Богу известно.

Покрутившись и потолкавшись в потоке транспорта, он мастерски вывернул в нужном для себя направлении и, встав на светофоре, стал разглядывать плавучий музей – стоящий на вечном приколе крейсер «Аврора». В памяти всплыла давняя студенческая пирушка, году этак в семидесятом, когда вместе с шумной компанией университетских первокурсников он случайно попал на крейсер и оказался в офицерской бане. Обилие бронзы, сверкающей меди, иллюминаторы, под которыми плескалась серая Нева, тогда всех чрезвычайно поразили, но непривычные к портвейну и изрядному пару гуманитарии так напились, что после того случая их в революционную святыню больше не пускали.

Встреча, на которую спешил Горский, была назначена в школе современного искусства «Art-On». Школа, более известная в художественной среде как курсы «Картонка», располагалась в новом бизнес-центре у моста Свободы. Пафос этого современного делового Сити, изобилующего дорогими офисами и торговыми представительствами, был настолько велик, что многие молодые слушатели «Картонки» по первости даже робели входить в его сверкающий полированным камнем вестибюль.

Да и могло ли быть иначе? На первом этаже роскошного здания находился салон «Ferrari Masserati», выше обосновался филиал какого-то европейского банка, над ним строительные холдинги, финансовые группы, консорциумы, телевизионная компания, ну и наконец, те самые «кураторские курсы». Венчал весь ковчег удачи стеклянный пентхауз, в котором благоухал деликатесами грандиозный по размерам ресторан «Москва». Всякому, кому после обеда там было не лень спуститься этажом ниже, на глаза попадалась лаконичная табличка «Art-On». Заглянув за стеклянные двери, все, пусть даже самые чванливые визитеры, сразу начинали понимать, что школа искусства – чрезвычайно солидная организация, разрабатывающая свой пласт искусства серьезно и основательно.

Не хуже других понимал это и Андрей Андреевич. Три дня в неделю он читал здесь курс основ кураторской работы и вел несколько факультативов по истории перформанса. Кроме того, у него, как у международного куратора, были в школе еще и свои персональные ученики: художники и молодые искусствоведы.

Оказавшись наконец на месте, Горский привычно раскланялся с коллегами и вошел в кабинет ректора. Зиновий стоял, скрестив по-наполеоновски руки, и смотрел в окно на панораму лежащего под ногами Петербурга.

– Ну наконец-то! – расстроенно воскликнул он. – Андрей Андреевич! Выручай! Тут у нас такая игра начинается, прямо не знаю, за что и хвататься.

– Что за игра, кто начинает? – усаживаясь в кресло и закуривая, поинтересовался Горский.

От одолевавшего его волнения Зиновий растерянно взмахнул руками. Бывший физик-теоретик и душа известной компании шестидесятников, Зиновий ровным счетом ничего не смыслил в искусстве, но, каким-то чудом заполучив себе здесь должность директора, он уже пятый год правил этой маленькой империей, ведя ее работу со значительным размахом и всем положенным представительским блеском. Впрочем, иногда, когда в «Art-On» случались непредвиденные авралы, Гейману начинало казаться, что его трон опасно вибрирует. Теряя голову, он превращался в растерянного и машущего руками истерика. Вот и сейчас его взвинченное состояние говорило о кризисе, – небрит, что для него несвойственно, покрасневшие навыкат глаза. Обуреваемый какой-то тревогой, он нервно прикурил очередную сигарету и принялся ходить по кабинету.

Горский с вежливым равнодушием наблюдал за невротиком и безмолвствовал, хорошо зная – рано или поздно беготня закончится и Зиновий начнет вываливать новости. Наблюдая сегодняшнее смятение директора школы, Горский еще и злорадно любопытствовал – обычно в таких случаях он просто наслаждался его научным невежеством, ну а теперь – и паникой.

Горский и Гейман были примерно одного возраста, немного за пятьдесят, роста чуть выше среднего, оба носили очки и неразумно много курили. Горский был худ, как вобла, и всегда аристократически бледен, а розовощекий Гейман упитан и крепок. Горский не смущался сыплющей пыльцой перхоти плохо чесаной шевелюры, а Гейман заботливо пестовал свои светло-русые волосы. Горский был вечно небрит и, как все интеллигенты, немного неряшлив в одежде, а ухоженный Гейман одевался по моде и педантично следил за собой. Но к тайной радости одного и тихой зависти другого, непрезентабельный ученый сухарь Горский был еще и необыкновенно плодовит детьми от разных жен, а худая, как велосипед, анорексичная подруга Геймана, рядившая его в модные тряпки с миланских распродаж, даже думать не могла о детях. И тем не менее Андрей Андреевич и Зиновий Брониславович были давнишними коллегами, совместная работа сблизила их интересы, и они многое доверяли друг другу в сложных делах крутившегося вокруг них галерейного бизнеса.

Пройдя несколько кругов по кабинету, Гейман достиг нужного самовозбуждения и эмоционально начал:

– Как ты понимаешь, на «Арт-Манеж» высадился целый десант! Коллекционеры, критики, пресса! Народу понаехало, глаза бы мои их не видели, но, к счастью, в этом году вся организация без проколов: галереи собраны, места проданы, реклама висит, приглашения разосланы. Как говорится, все на низком старте. И вот за два дня до открытия – началось! Посыпались очень странные новости, и в буквальном смысле возник необыкновенный ажиотаж! Вообрази себе, что еще вчера утром у нас было всего восемнадцать заявок от прессы, а уже к вечеру, под занавес, на сегодняшнее открытие аккредитовалось еще около сорока новостных агентств и телеканалов! С чего бы это? А? Я такого интереса газетчиков к современному искусству вообще не припомню! Им всю ночь готовили дополнительные беджи, и даже пришлось увеличивать фуршет! Но все это так, пена. Главное в том, что наш Дольф, как только узнал об этом, так мне сразу и заявил, что постарается акцентировать внимание прессы только на окончании своего проекта.