Когда автобус отъехал от здания вокзала, я вспомнила мистера Брауна, его изящные раздутые ноздри и изумление, читавшееся в янтарных глазах всякий раз, когда он смотрел на меня… Как же я по нему скучала!
Тетя Триш жила на пересечении 13-й улицы и Первой авеню над гастрономом «Добрый день». Квартира сорок пять. Я поднялась по широким коричневым ступеням металлической лестницы. Стены лестничной клетки были выложены белой керамической плиткой, пол в коридорах тоже плиточный, из мелких шестиугольников черного и белого цветов. Пахло сигаретами и жареным луком.
Прошло чуть ли не полчаса, прежде чем я отыскала нужную квартиру. Дверь оказалась приоткрытой, а за ней стояла тетя Триш. Маленькая, ниже меня ростом, но обняла так, что чуть ребра не переломала!
Тетя Триш была доброй, предупредительной и энергичной. Круглые очки, короткая стрижка, россыпь темных родинок на лице. Тело плотное, крепко сбитое, слегка наклоненное вперед, как в самолете во время посадки. Я позвонила ей, едва сойдя с автобуса.
— Твой папа звонил еще до тебя, — объявила тетя, присев на грубоватый коричневый диванчик, на спинке которого лежало одеяло навахо. Сама я упала в высокое кресло с «крыльями» на подголовнике. — Похоже, ты обмолвилась парню на автовокзале, куда именно едешь, — ухмыльнулась она, обнажив широкую щель между передними зубами.
— Что… Что сказал папа? — пролепетала я.
— Что у тебя неприятности.
— А какие именно, не уточнил?
— Я не совсем поняла. Там как-то задействована приготовительная школа рядом с вашим домом.
— Я влюбилась в учителя математики, но о нас узнали. Да еще мама сидит на стимуляторах!
Последняя новость тетю Триш нисколько не удивила, она лишь притихла и грустно улыбнулась:
— Так в чем фишка, малышка?
— Я больше не хочу жить с родителями!
— Тебе ведь осталось всего несколько месяцев до окончания школы!
— Аттестат получать не собираюсь.
— Потом будешь жалеть.
— Точно знаю лишь одно: домой не вернусь.
Триш вздохнула и уставилась на журнальный столик. Там лежала большая книга с черно-белой фотографией горы на обложке. От пейзажа веяло холодом и унынием. На темно-серой стене гостиной — картина, горы в пустыне. На переднем плане — кактусы, на заднем — золотисто-песочные горы в полосках пастельной дымки. Интересно, что в них так нравится Триш?
— Похоже, твоя мама очень расстроена, — заметила тетя.
— Неужели?
В моем голосе звенел лед, и Триш это наверняка почувствовала.
— Слушай, лично я не против, живи м-м-м… в комнате Кэт, сколько пожелаешь. Сама знаешь, ты моя любимая племянница. Однако сегодня вечером состоится разговор с твоими родителями, и, боюсь, весьма неприятный.
К сердцу поползли ледяные щупальца страха.
— Они едут сюда?
— Через пару часов должны быть в Нью-Йорке.
Итак, меня загнали в ловушку… Может, сбежать отсюда, пока не поздно? Вот только куда?
— Кто такая Кэт? — поинтересовалась я.
Тетя Триш достала из нагрудного кармана сигарету и закурила.
— Моя компаньонка, — затянувшись, объявила она.
— Я думала, ты живешь одна.
— Кэт поселилась здесь всего пару месяцев назад. Есть хочешь?
Я покачала головой. Во рту с утра не было ни маковой росинки, но живот как загерметизировали. Она едет сюда. Сьюки едет сюда. Нельзя забывать о своей злобе. Ни в коем случае! Малейшее послабление — проснется чувство вины, и я окажусь сначала в ее объятиях, затем дома, и до двадцати придется сосать молоко из бутылочки.
Вот раздался звонок домофона. Искаженный переговорным устройством, скрипучий голос отца звучал совершенно неразборчиво. Надеюсь, родители не заблудятся в лабиринте лестниц и коридоров!
Тетя Триш вышла на площадку и стала смотреть вниз, чтобы они не пропустили квартиру. Сьюки выглядела измученной, волосы безжизненными прядями висели вокруг бледного лица. Она часто-часто моргала и безостановочно улыбалась. Затем протянула было руки ко мне, но они так и застыли в воздухе. Дес даже куртку снял, опустился в тетино «крылатое» кресло и тяжело вздохнул. Мы со Сьюки расположились на противоположных концах дивана. Триш с сигаретой в руках стояла у стола, чуть подавшись вперед, как обычно готовая к мощному спринту. Вряд ли она оставит меня здесь против воли старшего брата. Ведь тетя казалась такой мягкой и застенчивой… К тому же взрослые всегда поддерживают друг друга, хотя Триш выделялась из общей массы. Она редко появлялась на семейных праздниках, приезжала одна, одна часами просиживала на нашем крыльце и курила. Триш изредка звонила, присылала открытки с подарками, но никаких попыток сблизиться не делала.
— Пиппа, пора ехать домой, — спокойно объявил папа.
— Нет, я останусь с тетей Триш.
Мрачно посмотрев на сестру, Дес снова повернулся ко мне:
— После того, что ты натворила, нельзя просто взять и сбежать. Пиппа, нельзя так себя вести.
— Я и не сбегаю. Только с меня хватит!
— Что значит «с меня хватит»?
— Не хочу жить… с вами… — Скользнув взглядом по Сьюки, я тут же потупилась.
— Это я виновата! — воскликнула мама. Голос звучал резко, даже язвительно.
— Виновата в чем?
— Что ты так себя вела. Что того человека уволили… Его жена… она совершенно уничтожена, растоптана!
— Я не говорю, что ты виновата. Ты ни в чем не виновата, ясно? Я просто больше не хочу жить дома. Не могу к вам вернуться, и точка. Если увезете силой, все равно уеду! С меня хватит, неужели непонятно?
Распухшие глаза Сьюки наполнились слезами, еще немного — и польется через край.
— Ты и на Рождество приезжать не будешь?
— Мама, ну пожалуйста! Разве я так сказала? Конечно же буду приезжать на Рождество! Я лишь не хочу постоянно жить дома!
— Какой проступок я совершила? Какой проступок сделал тебя замкнутой и несчастной?
— Никакой… Мам, ну пожалуйста!
— Ради всего святого, хватит ее донимать! — рявкнул Дес и повернулся ко мне: — Неужели не видишь, как расстроена мать? Ей даже пришлось колоть успокоительное!
Я взглянула на Сьюки. Маленькая, раздавленная, она, сгорбившись, сидела на краешке дивана с осунувшимся от горя и смятения лицом. Мне так захотелось ее утешить!
— Мамочка… — начала я. Кукольное лицо тотчас просветлело и озарилось до вольной улыбкой. — Извини, но я просто не могу…
Я вскочила, сорвала куртку с крючка, распахнула тяжелую дверь и понеслась вниз по гремящим металлическим ступеням. На лестничной клетке эхом разносился голос Сьюки: «Пиппа, вернись… Пиппа, обещаю тебе…»
