Пауза.
Немое молчание и недоуменные взгляды.
А потом вот оно – озарение. И тут началось.
Первым из напарников со стула соскочил Макс. Этот детина в два прыжка оказался рядом с Объектом, и, раскрыв глаза, что есть мочи, пялился на нее едва не свалившись за ограждение. Остальные не заставили себя долго ждать. Их галоп наверняка можно было услышать в другой части здания.
– Ну что за детский сад. – Пробормотал про себя Дмитрий, вставая с кресла и якобы неохотно направляясь в ту же сторону. Подумаешь грудь. Можно подумать никто и никогда из них такого не видел. Славик, так вообще мог бы рекорды ставить в этой области, со своей коллекцией девушек. Но нет – он был вторым после Макса и не менее восторженно смотрел на Объект. Подойдя на максимально близкое расстояние, Дмитрий остановился и прямо посмотрел на то место, где должен располагаться женский бюст.
О, да!
У Дмитрия перехватило дыхание. Вот он мужской рай – ничем не стесненная и не прикрытая женская грудь под прямыми лучами солнца.
Но тут же резко одернул себя за такую внутреннюю несдержанность. Но мужские рефлексы уже не остановить. В полном молчании четверо взрослых, видавших виды мужчин, стояли и таращились в одно место. Грудь только начала восстанавливаться, но уже отчетливо были видны очертания округлостей среди прожилок, вен и мышц. В самом центре каждой из них виднелись крохотные образования, похожие на горошины.
Соски! Матерь Божья!
Не то, чтобы он никогда не видел женского тела. Отнюдь. Он слишком хорошо был с ним знаком. В более ранние годы Дмитрий с друзьями редко отвечал отказом на откровенные предложения и не редко проводил ночи без обязательств в объятьях незнакомых девиц, имен которых сейчас и не вспомнит. Поэтому женскую грудь он видел всякую – и большую и маленькую, в белье и без него. И хотя он с большим уважением и теплотой относился к этой части женского тела, он все же был уверен, что его уже не удивить и вряд ли чья-то грудь сможет вызвать бурю таких же эмоций как в шестнадцать лет.
Но как же он ошибался! И дело было вовсе не в идеальности зачаточных форм. А в самой ситуации, которая позволяла откровенно пялиться на женскую грудь средь бела дня и осознавать тот факт, что ему ничего за это не будет!
Между прочим, ему по протоколу положено пристально наблюдать за Объектом, уговаривал себя Дмитрий, пытаясь хоть как-то оправдать бурю эмоций в его организме и неуемное желание не отрывать взгляд ни на секунду.
И он наблюдал. Пристально. Как и положено по протоколу. Его взгляд медленно скользил по безкожным покровам восстанавливающегося тела Объекта, ничего не пропуская. Цепкий взор стальных глаз уловил каждое изменение, каждый новый изгиб, оставляя четкий отпечаток в его памяти раз и навсегда. Какой-то колокольчик внутри тихо, нежно, но настойчиво доводил до его сознания, что его Объект превращается в женщину и это пугало. Пугало не тем, во что оно превращается, а тем какие эмоции вызывает, так как это пахло какой-то беспомощностью и незащищенностью. Чего он, как майор элитного подразделения, никак не мог допустить.
– Эй, народ, а я один дорисовал в воображении картину, как будет выглядеть ее грудь в финале? – выдал Стас.
Твою мать! Такой поворот Дмитрий еще не успел предусмотреть.
До него, наконец, дошло, к чему все это идет – Объект с идеальными формами будет стоять голышом посреди огромного зала, и все кому не лень будут таращить на нее свои зрачки и пускать слюни. Дмитрий почувствовал, как у него сжимаются зубы и пальцы, но только уже по другой причине. Такая перспектива его бесила. Как руководитель он понимал, что это не самая лучшая мотивация для бойцов на задании. И хоть он в каждом из них был уверен на двести процентов, в данный момент на его глазах трое лучших сотрудников спецназа за считанные секунды превращались в озабоченнх болванов.
Твою же ж мать!
А вот ребята развлекались по полной, ни сколько не заботясь о том, что с каждой минутой теряют свою профессиональную привлекательность и приобретают всеобщее снисходительное призрение со стороны их майора и профессора.
– Черт бы меня побрал! Если бы мне кто-то когда-то сказал, что в моей жизни будет возможность вот так смотреть на женские штучки, я бы не поверил, – заливался Макс.
– Ты только представь – двадцати четырех часовое дежурство. Никогда ночная смена не была так привлекательна, – ржал в ответ Славик.
– Кэп, я тут провел анализ расположения наших диванов в помещении, и стало совершенно очевидно, что диван, на котором обычно я сижу, не мешало бы передвинуть гораздо правее, что даст гораздо лучший обзор охраняемого Объекта, для исключения и предупреждения опасных ситуаций, – подпевал Стас.
Ну что за козел! «Для-исключения-опасных-ситуаций». Да как же! «Гораздо-правее» это как раз напротив Объекта, а если быть более точным – как раз напротив растущей груди Объекта.
Больше всех забавлялся ситуацией, конечно же, Док, стоя в отдалении возле аппаратуры. Он хихикал, как ребенок и было видно как его седая бородка мелко потрясывается от веселья. У Бартона так и чесались руки ему наподдать за ту кутерьму, которую он спровоцировал, но почтенный возраст ученого сдерживал внутренний порыв. И вот же гад, даже не скрывает, что он буквально тащится, как четверо здоровых мужиков ведут себя не лучше обалделых школьников. Но нужно отдать ему должное, профессор, не смотря на свою двинутость на науке, не утратил интереса к человеческим безобидным шалостям, что вызвало легкую теплую улыбку на красивом, суровом лице Дмитрия и странный прилив нежности к старику. Но кнопку на стул он, в любом случае, ему подложит, чтобы в следующий раз неповадно было баламутить серьезных и важных специальных сотрудников «Альфа», усмехнулся про себя Бартон.
«Над чем все смеются? Что-то происходит. Что-то вокруг меня.
Опасность?!
Нет. Смех – признак хорошего. Значит то, что происходит хорошо?
Она медленно, огляделась вокруг. Оценив обстановку, опасности не обнаружила. Зато была другая картина, которой здесь ранее не было. Все субъекты были очень яркие. И красивые. Смех разукрасил их тела в более яркие тона и добавил внутреннее свечение, мягко обрамляя каждый орган, как будто окутывая своей заботой от внешнего мира.
В памяти всплыла чья-то человеческая фраза: «смех продлевает жизнь». Может так и есть?
Во всем этом была такая гармония, все было так правильно: жизнь – человек – смех – счастье. Вот то, к чему она стремилась, сколько себя помнила, будучи человеком. И судя по тому, что она сделала с собой, чтобы вернуться домой, она и сейчас стремиться к этому. Получится ли у нее?
– У меня только один путь – быть счастливой. А иначе, зачем все это? Поэтому у меня все получится. Без вариантов. – Жестко одернула себя она, буквально вышвыривая сомневающиеся мысли из головы.
Она, как зачарованная, смотрела на людей, вбирая в себя запах их счастья и звук смеха, чтобы насладиться самой и вспомнить что это такое.
