Из уголка рта у него потекла струйка крови. Глаза закатились. Врач крикнул:
Сто раз подряд я зарекался ходить в больницы. А уж тем более в морги. И все равно приперся. Странный я тип. Никогда не учусь на собственном опыте.
Наверное, я не модный и вообще лох, но я верю, что человек — это не мясо плюс кости плюс несколько литров жидкостей. Человек — это… В общем, видеть его на операционном столе, растянутого, как лягушка, мне неприятно. Настолько неприятно, что, увидев, я вынужден потом подолгу отпиваться алкоголесодержащими напитками.
Я стоял на крыльце и курил. Майор курил рядом. Из нас двоих руки дрожали только у меня. А голова работала только у майора.
— Немного. Так, кое-что понял.
— Кое-что.
— Поделюсь. Только можно не сейчас?
— Перед тем как в «Moon Way» убили китайца, тот оставил для меня в камере хранения кое-какие бумаги. На тибетском языке. Вчера профессор Толкунов переводил мне эти бумаги.
— Мазефака! Это было всего-навсего вчера.
Мы помолчали. Я прикурил еще одну сигарету.
— Бумаги завтра к двум часам занесете ко мне на Литейный. Пропуск я выпишу. Там же дадите показания. И насчет профессора, и насчет этого… Молчанова…
— Хорошо.
Майор не отрываясь смотрел на лужи и кусал рыжий моржовый ус.
Дверь открылась. К нам под навес шагнула медсестра Люда. Она протянула майору заполненный бланк с печатью внизу. Он пробежал бумагу глазами.
— Все. Молчанов умер. В сознание больше не приходил.
Капли дождя… сотни тысяч одинаковых капель дождя продолжали все так же тоскливо ударяться о землю. Звук был негромким и успокаивающим.
14
Только в машине я вспомнил — дома, наверное, до сих пор сидит блондинка Жасмин. Что с ней делать, я понятия не имел. Терпеть не могу пускать в дом кого попало.
— За трамвайной остановкой налево. И во двор. Сколько?
Водитель был полным мудаком. Он умудрился остановиться прямо посреди громадной, на полдвора, лужи. Вылезая из машины, я промочил ноги. Дождь, обрадовавшись, швырнул за шиворот порцию холодных капель. Настроение испортилось окончательно.
Жасмин сидела на диване в большой комнате. Выспавшаяся, совершенно трезвая и нарядившаяся в мою лучшую рубашку. На полу валялся глянцевый журнал. Он был раскрыт на репортаже, подписанном моей фамилией.
Я сказал блондинке «привет». Что еще говорят в таких случаях, я не знал и просто пошел переодеваться.
Вместо мокрого «Левайса» я натянул точно такой же, но сухой. Вкусы относительно джинсов сформировались у меня еще в последних классах средней школы. Тогда же я привык, приходя домой, первым делом включать радио. Вернее, сперва это был магнитофон и лишь последние десять лет — радио.
В радио играла песня «I Still Haven't Found What I Look For». Знаете? Это «U2»… такие лысые и старые ирландские клоуны… раньше девушки говорили мне, что я похож на ю-туевского вокалиста.
Жасмин зашла в комнату и сказала:
— Мой руки, журналюга. Будем ужинать.
— Ага. Сейчас помою. И шею тоже. Можно я буду называть тебя «мама»?
— Парень, я потратила целый вечер, чтобы угостить тебя хорошим мясом.
— Увы, я не парень. Я усталый, потрепанный жизнью хам. Негостеприимный и со склонностью к вегетарианству.
Кухня блестела чистотой. Впервые за последние годы. Недельные завалы посуды в раковине исчезли, а на столе красовалась дюжина тарелочек, мисок и кастрюль. Еще на кухне пахло мясом. Вкусным… горячим… таким, каким не пахло в этой квартире черт знает с каких времен.
— Перед моим приходом здесь снимали кино?
Жасмин не реагировала. Она молча курила и смотрела на меня огромными желтыми глазами.
Потрясающе красивая женщина.
Секунду помолчав, я сдался. Я сказал, что не хватает вина, и пошел в комнату проверить, осталось ли чего-нибудь в баре.
Вина, разумеется, не было. Я не люблю вино и ничего в нем не понимаю. Я человек северный. Пью то, что делают из пшеницы, и не пью то, что делают из винограда.
В баре стояли несколько открытых бутылок водки, громадная, как цистерна, бутылка «Мартини Бьянко», купленная Лешей Осокиным в пулковском «Дьюти-фри», и гордость коллекции — дорогая, вся в металлических бляшечках бутылка джина «Бифитер».
Получен был «Бифитер» пару недель назад в качестве взятки от мерзкого типа, категорически не желавшего видеть свою фамилию на страницах городской печати. Напиток был принят мною с чувством собственного достоинства. Весь имеющийся на типа компромат после этого был безвозмездно передан коллегам из конкурирующих изданий. Пусть и они угостятся модным алкоголем.
— Ты пьешь джин?
— Еще как пью.
При виде бутылки глаза у Жасмини загорелись. Я убедился: да, действительно пьет, и еще как. Она вытащила из холодильника решетку со льдом и раскидала кубики по стаканам.
До сих пор я был полностью уверен, что в моем доме нет решетки под лед.
Жасмин выпила почти целый бокал, а я значительно меньше. Мясо оказалось нежным и сочным… таким же, как Жасмин.
— Свинина?
— Говядина. Ты что, мусульманин?
— Буддист. Тантрического направления.
— Налей мне еще джина.
— Воспитанные девушки говорят «пожалуйста».
— Хороший джин. Где ты, пьянь ободранная, его взял?
— Подарили. Поклонники моего литературного таланта.
— Может, мне тоже пойти в журналисты? Делать ни хрена не надо, пей целыми сутками, а тебе за это еще и зарплату платят. И дарят джинов в бутылке. Поговори с редактором, может, меня тоже возьмут?
— Неужели к своим годам ты уже научилась складывать из букв слова?
— В свое время я даже написала…
— Что ты написала?
— Ничего. Ешь мясо.
— Что ты написала?
— Слово «хрен» на заборе. Тебе не нравится мое мясо?
— Нравится. Я фанат твоего мяса. Я куплю себе тишотку с эмблемой твоего мяса и стану ходить по улице. Я даже выпью за здоровье твоего мяса!
Потом я увидел, что от джина осталась только треть. Потом я посмотрел чуть левее и увидел, что из-под моей рубашки, надетой на Жасмин, торчит кусочек ее груди. Небольшой, но мне хватило.
