Взгляд ее блуждал. То, очень смутно, он будто улавливал образы, наплывавшие издалека, то впивался в незначительную деталь: перламутровую пуговицу, шерстяную нить, розовую таблетку, крошку хлеба, пар на стекле… Она ничего не говорила, абсолютно ничего, но, казалось, и не испытывала в этом нужды. Она реагировала на некоторые просьбы, брала то, что ей предлагали, протягивала некоторые предметы, которые у нее просили, ела одна и очень скоро смогла передвигаться маленькими шажками, не прибегая ни к чьей помощи.
Попав в специализированный центр Обители, она неожиданно доставила немало удовольствия своим наставникам. Ходила по коридорам, аллеям парка, как по ниточке, балансируя худенькими ручками, одна, совсем одна, молча.
Логопеды были раздосадованы, не добившись от нее малейшего даже гортанного, даже дыхательного звука. И никакой артикуляции. Молчание. В отличие от других пациентов, постоянно озабоченных, пугливых, Ева решительно устремлялась вперед, сворачивая вскоре в любом направлении, рискуя пошатнуться, потерять равновесие. Это было не смелостью, а каким-то чудовищным безразличием. Приходилось нагонять ее, просить остановиться. Тогда она вставала, как статуя, молча, напротив грандиозной панорамы гор, открывавшейся с террасы специализированного центра.
Книготорговец Воллар больше не встречался с Евой. Не хотел ее снова видеть. После того как подтвердилось, что она вышла из комы, он вернулся в свою берлогу и все дни проводил в Глаголе Быть, читая, расставляя книги, возобновляя прежние разговоры с постоянными клиентами, терпя Бонкассу в конце дня. Новости о девочке он узнал по телефону. Не упустил ничего, что касалось диагноза. Двигательная функция восстановлена. Но немота. Отсутствие.
По ночам во время бессонницы борьба между «злым голосом» и фразами из книг возобновилась. Но что за важность! Воллар хотел теперь забыть ребенка. Забыть о несчастном случае. Читать, читать, забыть. Забыть последний детский взгляд, переполненный страхом. Забыть хруст раздавленного тела. Забыть гипсовую маску. Забыть череду текстов, рассказанных в лабиринте отсутствия. Он вспомнил столько книг. Столько рассказал. Измученный, подавленный, Воллар сидел за столом, опустив голову.
«Ты будешь рассказывать от имени того, кто создал тебя из сгустка крови! Ты будешь рассказывать от имени того, кто создал тебя из плевка! Ты будешь рассказывать от имени того, кто создал тебя из чернильного пятна! Ты будешь читать и рассказывать…»
Воллар желал теперь лишь одного — укрыться в складках большого холста, окруженного и заставленного книгами.
На это можно было рассчитывать, если бы не приход Терезы Бланшо. Если бы не этот неуместный визит в конце весны. Она распахнула стеклянные двери Глагола Быть однажды после полудня, в ужасную погоду. Леденящие потоки воздуха в тенистых переулках, тягостная изнуряющая жара на залитых солнцем площадях. Зачем она пришла? На секунду, коснувшись пальцами дверной ручки в форме книги, она замешкалась, затем вошла и направилась в глубину лавки. Мадам Пелажи была одна. Она сообщила молодой женщине, что не знает, где находится Воллар. Разочарованная Тереза готова была уйти, но затем стала очень медленно слоняться по магазину, совсем не обращая внимания на выставленные повсюду и сваленные грудой книги.
— Месье Воллар может прийти с минуты на минуту, — уточнила мадам Пелажи, закуривая сигарету и резко выпуская дым через ноздри.
Получив предложение подождать, Тереза потопталась на месте, потом тоже зажгла сигарету и застыла перед застекленной дверью. Прошел час, затем два. Мадам Пелажи не удивлялась, не задавала вопросов, она понимала.
Даже для того, чтобы убить время, чтобы отвлечься, Тереза ни на секунду не склонилась над книгами. Казалось, для нее книги не существуют. Не могло быть и речи о том, чтобы прочитать название, ненароком погладить обложку или наугад пробежать глазами страничку текста.
Стоя у выхода, в какие-то моменты даже протягивая руку, чтобы открыть дверь, она спохватывалась и продолжала ждать с невозмутимым видом, тихонько наблюдая за тем, как по маленькой площади туда-сюда мельтешат прохожие, а в лавку входят покупатели, вынуждающие ее слегка отстраниться, тогда как другие выходят из нее со своими книгами.
Свою большую, очень тяжелую сумку она держала, крепко прижав ее к груди. В глубине этого пахучего вороха находилась ее тетрадь на пружинке. Вдруг она проворно сунула в сумку руку, достала слегка помятую и истрепанную тетрадь, но не решилась открыть ее, ограничившись лишь тем, что тетрадь была теперь при ней, как талисман, как смехотворный щит, исписанный магическими заклинаниями. Поперек одной страницы она написала: «Загадка тел. У каждого тела — своя загадка». Но здесь были также другие, более пространные изречения, записанные кое-как, кусочки, вырванные из того или иного текста: «Несчастье каждого человека своего рода капля воды в море. Однако каждая капля воды сама по себе подобна морю». Или еще: «Завидовать всем тем, кто идет ко дну. Но слишком тяжело видеть, как они тонут… ПЕЧАЛЬНО И НЕВАЖНО».
Минуту спустя Тереза снова сунула тетрадь в сумку и стала ждать.
Когда Воллар вошел через заднюю дверь, он тут же узнал фигурку молодой женщины, которую разглядел, казалось, через бинокль, повернутый в обратную сторону. Тереза со спины. Тереза против света, такой он увидел ее в первый раз.
Тяжело шагнув несколько раз, он оказался позади нее. Она резко обернулась, едва не бросилась к нему, но удержалась, как будто уже не понимала, зачем пришла. Книготорговец никак не приободрил ее. Огромный человек, опустив руки, ждал.
— Ева?
Тереза поспешила сообщить ему новости:
— Все еще в специализированном центре, да, и еще надолго. По-прежнему не произносит ни слова. Но очень тихая. Послушная. До удивления. И очень слабенькая. Почти ничего не ест. Подносит пищу к губам, держит во рту, ждет, пока ей скажут, что нужно проглотить. Иногда она теряет сознание, как и предвидел доктор. Страдает, наверное, когда все ее черты искажаются, а тело становится несгибаемым. Но ей уже лучше, лучше. Она подходит, когда ее зовут. Гуляет по парку. Любит разглядывать все вокруг, собирать какие-то вещи на земле. Они занимаются с нею. За ней хорошо ухаживают.
— Я знаю… Вы хотели видеть меня?
Воллар сердито откашлялся.
Тереза слегка покривилась, но в конце концов изложила цель своего визита. Объяснила, что больше не может бывать в специализированном центре каждый день и даже часто! Кстати, она только что получила работу в километрах от города, в километрах от Обители. Место более или менее постоянное, прилично оплачиваемое, но действительно очень удаленное. У нее почти не осталось денег. И тогда, в очередной раз, она — продавщица, официантка или кассирша. А в лучшем случае снова будет работать в баре, по целым дням и ночам, за кассовым аппаратом…
— Вы же понимаете, месье Воллар, не так ли? И тогда я подумала о вас. Сказала себе, что, быть может, поскольку вы один в этой местности знаете ее и так заботились о ней… Понимаете? Одно посещение время от времени. Если у вас есть свободное время, в воскресенье, например… Там, вчера, я написала письмо, подписала бумаги, указала ваше имя. Все в порядке. Вам разрешено видеть ее, иногда водить на прогулку. Понимаете?.. А мне необходимо уехать. Я приступаю завтра…
