Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
— Они же совсем офигели! Авиакомпания, блин! Золотые карты! Да это же все вранье! Они же просто грабят людей, гребут лопатой, все это чистый, грандиозный обман. Ты же помнишь, что нам летчики в Москве рассказывали?
Вообще-то, конечно, справедливости ради стоило возразить, что полупьяные ужасы, слышанные в общаге, — это особый застольный жанр (можно сказать — плач), и все рассказанное лучше делить на два. Как рыбаки меряют руками былой улов, так эти меряли, условно говоря, дырки в дюралюминии. Но, во-первых, хоть и с преувеличениями, но это все равно слишком походило на правду. А во-вторых — возражать не хотелось. Разливалась какая-то почти забытая эйфория братства. После всех сегодняшних потрясений Пашу переполнял внезапный восторг.
— …Ты их вообще не должен слушать! — витийствовал Игорь, прерывая обходы кухни только затем, чтобы хлебнуть пива. — Наоборот, надо сопротивляться! Еще чего, будут они тобой командовать… Пусть утрутся! Тебе что, это надо? Эта работа?
— Да пошли они на фиг! — Паша раздухарился. — Это же реально все жульничество! Я что, жулик? Я честный человек!
Странно, за все время в этой чертовой авиакомпании он впервые думал об этих материях. Например, о том, что завтра весь этот лом цветных металлов, купленный по дешевке в ближнем зарубежье, может и правда рухнуть. И тогда погибнут люди. Люди, которым он, Паша, оформлял карточки клиентов, можно сказать, впаривал их байками про «полную безопасность». И что? На его руках будет кровь?
А если завтра в самолет сядет кто-нибудь из близких?
Привычно было — метнулся мыслями к Наташе, но она далеко. Ей-то ничего не грозит. Ну а вот Ольгу он, например, собственноручно оформлял как пассажирку. А что, если полетит она?!
— Нет, с этими мразями надо бороться, — внезапно резко заключил Данила, прихлопнув по столу. — Команда мы или нет?
Они смотрели друг на друга, и волшебство витало на кухне, полной зимнего молчания круп: масляным огоньком каталось в пожелтевшей мойке, кидало тени на старую-старую пластмассу каких-нибудь радиоприемников да кулинарных шприцев. Пахло приключением. Пахло чем-то безбашенным, новым и даже ребяческим — после долгой и долгой, скучной спячки.
Им всем хотелось взорвать невыносимую эту жизнь, как взрывает берлогу медведь, голодный и разбуженный, расшвыривает землю своей тушей посильней гранаты.
Паша больше не мог терпеть, потому что энергию боли и обиды — его, брошенного — просто уже некуда было направить. Крушить все вокруг?
Данила больше не мог терпеть: «нелюдь», он не мог уже изображать, что не слышит шепотов за спиной. Стальные канаты устали. Нервы устали. Он ни в чем не виноват, а если и виноват, то искупил давно. Все-таки — ему было не плевать. И оставался только бунт.
А Игорь кидался в новые приключения с голодным писательским бешенством. Как и во всякий с головой увлекающий замысел. В новую книгу? — можно сказать и так, вот только Игорь, пожалуй, уже начал понимать, что «настоящих», больших и значимых книг — у него, увы, не сложится. Тем с большим азартом он заигрывался в реальной жизни, начинал «писать» саму жизнь, а это, поверьте, куда увлекательней.
У Агаты Кристи, кажется, был такой персонаж — старый театральный актер, которому случилось расследовать убийство. А этот актер когда-то играл хромого сыщика. И вот когда он начинает думать об убийстве, распутывать, он едва-едва, незаметно для себя, прихрамывает: он снова играет…
Друзья сидели на кухне до ночи, а в покинутой комнате впустую работал телик, и эфир наполнялся рекламой пива, в которой, по новому закону, нельзя показывать людей. И как теперь креативщики да рекламщики только не изгалялись. И этот ночной мир — какой многообразный и странный без людей («мама и нейтронная бомба»), этот странный, странный мир.
X
— Штирлиц идет по коридору.
— По какому коридору?
— По нашему коридору.
— А куда он идет?
И в этом месте старенький адъютант Мюллера — кажется, по фамилии Штольц, однако нет уверенности, ибо столько классики мешается в винегрет, — выразительно пожимает плечами.
Эпизодик, который довольно часто крутят по ти-ви. Верно, потому что в нем редкое сближение патологически серьезной, арийски выхолощенной ленты со всем тем пиршеством анекдотов, которое развилось потом, — которое категорически не приемлет Тихонов, впадающий в трясущуюся странность, и, наоборот, ценит Броневой, желтеющий — кожей дубеющий — замирающий, как варан… Паша чуть улыбнулся: роль «киноведа» его забавляла… — а с Ольгой они за последние дни списывались четыре или пять раз и с такой серьезностью дискутировали о старом кино, что приходилось втайне шнырять по всей википедии. Роль знатока требует жертв.
Штирлиц идет по коридору… На входе в вестибюль горели красными глазами турникеты, и несколько молодчиков в черной форме — с убойной, опять же, серьезностью — смотрели каждому в пропуск, каждому кивали: проходи. И логики в таком служебном рвении было маловато, ибо сколько здесь сидело фирм, столько образцов бумажек, корочек и карточек совали охране под нос… Поскольку начинался рабочий день, в дверях образовалась целая запруда — и слово очень удачное, мокрое: на улице валил сырой огромный снег. Те, кто посообразительней, догадались взять зонты и теперь их с брызгами схлопывали; дамы огорчались за безнадежно испорченный макияж, и все роились и гудели недовольством в тесном водяном пространстве. А синее здание оплывало вселенской метелью по стеклам.
— «АРТавиа», — отчеканил Паша, как можно безразличнее выставив карточку: охранник кивнул. Путь открыт.
Смешно, конечно, думать, что ему что-то грозит, и уместны ли тут были воспоминания о многочисленных — многозначительных — проходках черного кожаного Штирлица по бесконечным бутафорским коридорам. (Павел шагнул в лифт, его стиснули мокрые плащи, и улов офисного планктона пошел вверх, выхлестывая воду из сетей.) Но приятно было ощутить хоть легкий укол опасности — от миссии разведчика, лазутчика, как угодно. В кармане Паши подрагивает секретная флешка, и никто не должен знать…
Неясные брожения умов в квартире Данилы, на предмет «как нам бороться с этой сектой» (иначе авиакомпанию никто уже и не называл), не привели поначалу ни к чему внятному. «Совет в Филях» затягивался. С удачными идеями, что именно предпринять, было туговато, и Игорь — на правах (гордо) «сотрудника областной газеты» — объяснял на пальцах, что привлекать прессу — не вариант. Дело даже не в числе высокопоставленных друзей (или клиентов) «АРТавиа» в городе, не в том, что «все схвачено». А просто местная пресса не может вообще ничего. И ей самой тепло и сыро не реагировать ни на что, кроме официальных бумажек (в том числе судебных), бесконечно подстраховываясь: «бизнесмен Р.», «фирма N»… И не нужна уже ни цензура, ни звонки мелких чиновников: все и само прекрасно устроилось.
— Мы сидим в редакции, разводим руками и всем говорим: мы ничего сделать не можем, вы же понимаете, выпейте чаю, — в красках расписал Игорь, растопырив пальцы, как Крамаров в сцене про дерево. — Вот и вам, то есть нам, я говорю: тут мы ничего сделать не сможем. Тьфу. Живем, как…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
