Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
Теперь современные государства стараются относиться к вере прохладно, уважая ее историческую роль, но скептически воспринимая ее воспитательную роль. Человек уже не ставит перед собой высоких духовных целей, вытесняя их целями технологическими или политическими. И спустя несколько поколений западные люди, которые, как вы выразились, в качественном отношении лучше нас, начнут деградировать.
На Западе все уверены, что человек изначально хорош и изначально свободен. Так учили их великие просветители — Дидро, Руссо и Вольтер. Нужно, мол, только не мешать человеку самореализовываться — и тогда он сам проявит свою божественность. И до сих пор они на Западе идут по этому пути — слепцы ведут слепых в яму. Они «освобождают» человека, как они думают, от предрассудков прошлого. Они заботятся о правах меньшинств, но забывают о большинстве. Христианство же хранит одну истину о человеке, — его природа сильно подпорчена первородным грехом. Может быть, изначально человек и хорош, но первородный грех исказил человеческую личность от рождения. «Освобождая» человечество, либералы не понимают, что они просто-напросто развращают его. Поэтому, большинство христианских мыслителей считает, что путь, который выбрала западная цивилизация, ведет людей в никуда. Люди считают, что церковь им больше не нужна, что они крепко держатся на ногах и что они очень хорошие и добрые. На самом деле, нужно совсем немного, чтобы человек начал вести себя как животное. Скажем, немцы — культурная нация, всего лишь каких-то пятьдесят лет назад шили из человеческой кожи перчатки и отправляли миллионы людей в топку. Современные мыслители говорят, что общество развивается и усложняется. Это все так. Вот только человек остался таким же, каким и был. Он так же болен страстями, как и раньше. Поэтому рано списывать со счетов религию. Еще неизвестно, к чему приведут эксперименты западных деятелей. У нас, православных, есть мнение, что они могут привести к самой ужасной тирании, которая только была на земле, к царству антихриста. И задача церкви, отделенной сейчас от государства, хранить неповрежденными церковное предание и священные догматы. Сохранить иерархию и таинства. Чтобы, когда придет это страшное время, люди могли зацепиться за церковный корабль и спастись…
…В коридоре послышались шаги. Сюда шел Миша. Он быстро открыл дверь и натянуто улыбнулся:
— Ну, так как?! — обратился он к Инаре. — Где мой чай? — Инара посмотрела на него с легким укором, но я успел заметить, что в её взгляде была настоящая любовь. Её улыбка не могла лгать.
В воздухе повисло неловкое молчание — верный знак, что мне пора было идти домой.
Тем более, что матушка меня уже заждалась. Я ударил руками по коленям:
— Ну что, Миша и Инара, рад был с вами познакомиться. Хоть с Мишей мы и знакомы, я обнаружил в нем совершенно другого человека. Что-то в этом человеке мне нравится, что-то нет, но все равно я рад знакомству и хотел бы его продолжить. Давайте обменяемся номерами мобильных, и вообще давайте дружить семьями.
— Давайте! — Инара радостно согласилась и взяла с холодильника блокнот с карандашом. Я продиктовал свой адрес, адрес храма, где служил, забил в телефон номер сотового Михаила.
Михаил выразил желание проводить меня. Когда мы вышли из подъезда, он вдруг изъявил желание поехать на Пресню вместе со мной:
— Посмотрю хоть на двор, где когда-то жил. Лет десять уже не был там. — Объяснил он. Глядя на мою недоумевающее лицо, он уточнил. — На самом деле я хотел бы поговорить с тобой. Инаре я сейчас позвоню, чтобы ждала меня позже, а я тебе расскажу свою историю до конца.
— Ладно, хорошо. — Я подождал, пока Михаил поговорит по телефону с Инарой и сядет в машину, а затем вставил ключ в замок зажигания. Мы тронулись.
— Я просто не хотел говорить про эти вещи при ней. Ты сейчас поймешь почему.
Было уже темно. Мы проехали первый светофор. Я осторожно прервал молчание:
— Инара рассказала мне про твоего отца, что его убил этот Босяк, и про твою несчастную мать. Мне очень жаль.
Михаил, помолчав, продолжил:
— Инара многого не знает. Например, за что этот подонок убил отца. Что тебе она сказала про это?
— Ну… что Босяк пробрался в твою квартиру, чтобы отомстить. И… что твой отец как раз приболел, и остался тогда дома.
— И?!
— Ну… этот негодяй ударил его по голове монтировкой. Мне очень жаль, Миша. Я ведь знал его. Он был очень добрым.
— Не таким уж он был и добрым. — Михаил натянуто улыбнулся. — Вот только убили его за икону «Споручница грешных». Босяк рассчитывал найти её в нашей квартире.
— Как?! — Я чуть было не выпустил руль из рук. — Так вы же вроде бы вернули икону храму?!
— Вот именно, вроде бы! А на самом деле, мы тогда отдали отцу Артемию другую икону. Подожди, не перебивай. Дело в том, что Мороз не захотел отдавать оригинал иконы. Я, кажется, говорил тебе, что он сидел дома, обложившись книгами. На самом деле, он не просто изучал православное искусство, а заказал копию этой иконы у одного мастера.
— Зачем?
— Этого я до сих пор не могу понять. Сам Мороз говорил, что он хотел оставить ее себе как память о прадеде. Эта икона на самом деле была семнадцатого века — очень древняя и очень дорогая. Тот прихожанин не знал, что именно он дарит храму, а Босяк и Ахмет знали. Поэтому и украли её, а все остальное унесли только для вида. Может быть, лишь позолоченный потир они продали, а остальные иконы лежали где-то в ящике. Это была древняя чудотворная икона. Конечно, никто не принимал в расчет её чудотворность, но на Западе коллекционеры дорого готовы заплатить за образцы «древнерусской живописи». Мороз все продумал хорошо. Он тянул время, успел заказать подделку. Затем подбил меня вернуть её в храм, но он не учел одной вещи. Дело в том, что Босяк с Ахметом были профессиональными «клюквенниками» — так называют на уголовном жаргоне воров икон. И они, по роду своей деятельности, понимали в иконописи гораздо лучше отца Артемия, который так и не смог разобраться в подделке.
— Ах, вон оно что! Так значит, вы отдали отцу Артемию подделку?
— Вот именно. Скажу больше — это была очень хорошая подделка. Она смогла ввести в заблуждение всех, даже отца Артемия, но только не опытных «клюквенников» Босяка и Ахмета.
— А как же искусствоведы?
— Им никто не давал икону на экспертизу. Сам рассуди — отец Артемий её признал, наш рассказ и мой дневник, будь он неладен, послужили доказательствами в милиции для построения уголовного дела. Всё было нормально. Я тоже ничего не подозревал, Мороз оказался хитрым типом. Вот только Босяк с Ахметом были не тупее его, они как-то пришли в храм великомученицы Екатерины и сразу всё поняли.
— И что потом?
Михаил насупился. Я краем глаза смотрел на него, краем глаза — на дорогу. Я понимал, что ему было очень тяжело говорить об этом…
— Потом? Они же видели мой дневник, знали, как меня зовут, где я учусь. Конечно, воры понимали, что нас было двое, так как они нашли наши рюкзаки. Но они думали, что это были два школьника. Морозу ведь было уже восемнадцать. Почему-то Босяк был уверен, что оригинал иконы находится именно у меня. Он даже считал, что таким образом судьба дала ему шанс забрать дорогую «доску», что ему «подфартило», недаром у него была и другая кличка — «фартовый».
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
