Закрыв свои сердца от этих ужасающих стонов, мы бросились вперед по узенькой дороге на опушке леса. Ночь становилась более ясной. Колонна шла молча во всепоглощающей тишине. Целых 3000 человек — и ни единого звука. Мы не слышали даже шепота.
Снова ужасающие крики где-то в сумерках заставили нас вздрогнуть. Они долетели справа. Там смертоносная долина, которая отделяла нас от советских танков, переходила в огромное болото. Во время утреннего прорыва несколько немецких повозок на полном галопе понеслись через это болото. Разумеется, они увязли в глубокой грязи, словно приклеенные.
Лошади полностью погрузились в трясину. В бледном лунном свете мы могли видеть лишь головы этих несчастных животных. Они еще бились, их жалобное ржание перемешивалось с безумными криками возниц, которые тоже тонули в трясине. Они пытались взобраться повыше, хотя колеса повозок уже скрылись в грязи.
Внезапно вспыхнувший инстинкт самосохранения заставил нас проклинать их, так как они могли привлечь внимание русских. Они должны были умирать молча, эти несчастные дураки.
Нам пришлось позволить этим беднягам погибать медленной ужасной смертью в жидкой грязи. Точно так же мы забыли о стонах раненых в степи, постепенно стихающих позади. Сейчас каждый умирал в одиночестве, более жестоком, чем сталь, которая ранила их, трясина, которая засасывала их, или снег, который хоронил их.
Мы прошли два километра, направляемые нашими разведчиками. Они с помощью вешек отметили тропу, которая пересекала болота по длинному извилистому маршруту. Но даже там мы шли по колено в грязи.
Никто из русских нас не заметил.
Мы поднялись по заснеженному склону. По другую сторону реки сияла луна. Мы по одному пересекли широкий скользкий приток. Еще 50 метров, и мы замерли с остановившимися сердцами. Перед нами возникли три тени в стальных шлемах. Но тут мы начали обниматься, смеяться, плакать, танцевать от радости, так как все наши тревоги и боль остались позади.
Это был передовой немецкий пост на юге. Мы больше не были добычей, за которой охотились. Мы больше не жили под угрозой немедленной смерти. Котел превратился в кошмарный сон, не более того.
Бутылочное горлышко
Пройдя немецкий пост в Лысянке, мы двинулись по затопленной дороге. Снег крутился вокруг нас, хлестал нас, видимость не превышала одного метра. Мы разместились, как могли, по соседним избам. Мы все еще находились совсем рядом с русскими, но куда мы пойдем посреди ночи в эту свистящую непроглядную метель?
50 человек забрались в амбар и улеглись там. Каждую минуту кто-нибудь вскакивал с криком, бормотал всякий вздор, молотил кулаками воздух. За последние месяцы мне каждую ночь снились ужасные кошмары, я кричал, бросался на стены, кидался с кулаками на любого, кто оказывался рядом. За последние три недели окружения я лично участвовал в 17 рукопашных схватках. И еще долгое время по ночам мне будут являться перекошенные рожи татар, киргизов, самоедов и всяческих монголов, с которыми я сражался за жизнь почти каждый день.
Даже сейчас меня мучает странное головокружение, когда я думаю о тех днях, полных ужаса, оскаленных ртов, дергающихся тел и бешеного треска моего автомата.
* * *
На следующее утро в 05.00 я поднял всех. Сражаясь с глубоким снегом, мы пошли вниз по дороге. Посреди Лысянки мы подошли к реке. После снегопадов она вздулась и широко разлилась между обледеневшими берегами.
Красные уничтожили мост, поэтому тысячи людей ждали своей очереди перейти реку по жиденькой полоске досок, уложенных на ряд больших бочек из- под бензина, которые служили колоннами.
У нас был приказ покинуть Лысянку немедленно, а затем двигаться так быстро и так далеко, как мы только сможем.
Мы выстроились огромной колонной на снегу.
Около 8 тысяч человек погибли во время этого прорыва, но более 40 тысяч человек спасли свои жизни. Только отборные соединения, такие как дивизия СС «Викинг» и штурмовая бригада СС «Валлония», понесли тяжелые потери. Мы прибыли на Днепр в ноябре 1943 года, имея 2 тысячи человек.
Когда мы вырвались из котла 18 февраля 1944 года, от бригады остались 642 человека.
Разумеется, мы могли эвакуировать своих раненых самолетами в декабре и январе в первые дни окружения. Тем не менее, по любым подсчетам, мы потеряли половину наших товарищей. Процент потерь у нас был самым высоким среди всех соединений, участвовавших в битве за Черкассы.
* * *
После падения Корсуни красные были уверены, что поймали нас. Их коммюнике уже объявили о победе, которая была у них в руках. Но невероятный удар, который многим напомнил Ватерлоо, принес нам свободу.
Обманувшийся противник пытался скрыть разочарование, подвергнув наш маршрут бешеной бомбардировке. Советская артиллерия была выстроена по обе стороны пути отхода и расстреливала узкий коридор с почти комической яростью.
Мы с трудом шли по плотному снегу. Но все невольно ускоряли шаги, какими бы усталыми ни были люди, так как снаряды падали каждые полминуты, если не чаще. Они пробивали снежный покров и выбрасывали фонтаны земли.
Вражеская пехота также преследовала нас. Немецкие танки флангового охранения прикрывали отход, постоянно прочесывая местность. Мы могли следить, как танки несутся к насыпи или стогу сена в 40 или 50 метрах от дороги. Солдаты красных вставали с поднятыми руками. Танк загонял их в нашу колонну. Они кишели в снегу повсюду, точно крысы, готовые на любую подлость.
Немецкие генералы шли среди солдат со стеками в руках, вдыхая вместе со всеми степной воздух. Нам предстояло пройти много километров, прежде чем мы доберемся до первых складов. Командование поспешно послало полевые кухни навстречу нам, но пробраться к ним было почти невозможно. Нас было более 40 тысяч, и все голодные. Каждую несчастную кухню могла осадить тысяча человек или даже две, и несчастный повар рисковал в любую минуту нырнуть в собственный котел, сметенный оголодавшей толпой.
Бесполезно было тратить время, пытаясь выстроить солдат. Мы едва успели наполнить водой из фонтана фляги. Вода была освежающе ледяной. Страдающим от лихорадки раненым она приносила чудесное облегчение.
Но воду нельзя сохранить холодной. Уже через пять минут горлышко фляжки замерзало, вода звенела внутри ее, словно странный колокольчик.
Во время марша мы видели, что наступление танков, шедших с юга, чтобы освободить нас, провалилось. Степь превратилась в настоящее танковое кладбище. 800 советских и 300 немецких танков были уничтожены в ходе трехнедельной битвы за наше освобождение, которое едва не завершилось поражением. Несколько «Сталинских органов» стояли брошенные в снегу, все еще задрав в воздух свои рельсовые направляющие цвета мертвых листьев.
Во время оттепели много немецких танков просто утонули в грязи, погрузившись выше гусениц. Затем снова ударил мороз, намертво поймав танки в прочный ледяной каркас.
