Громила. Вы, ко всему прочему, наверное, любите и своих ближайших родственников?
Жертва. Нет, своих родственников я не люблю.
Два пожилых, слегка располневших теннисиста,
Ахилл и Гектор,
в клубной форме, играют в теннис; непомерно
большими ракетками
они разыгрывают так называемую
«интермедию».
(Попеременно.)
Ахилл. К своему удовольствию, я пережил новый кризис в нашем руководстве. Да что кризис, возникают даже новые страны. Но я-то, я буду всегда. Извините, я измазал кровью весь ваш ковер! Испытываю сильную боль. Я ранен, но не нахожу ошибки в том, как вел переговоры. Я вел их так, словно в кармане у меня были целые страны.
Гектор. Отлично вас понимаю. Способность переживать других может стать истинной страстью. Мы испытываем это раз за разом. Взбирающийся на крышу жестянщик может вам подтвердить, что человеку, который не помышляет о смерти, приходят в голову самые обыкновенные мысли — помыть машину, например, или закупить на неделю продуктов.
Ахилл. Да, только близость смерти приносит мне удовлетворение. Поэтому я и стал воином. Я всегда нарочно не обращал внимания на дорожные знаки. Мной двигало не желание умереть в любую минуту, а желание выжить, его, это желание, нужно всякий раз обновлять, как чек на парковку. Показывай простой листок — и устраивайся со своими новыми приобретениями, а потом и со следующими. Квази как со Штази.[4]А дальше устраивай поездки на плавучие острова, для групповых посещений можно по сниженным тарифам. Это в любом случае лучше, чем священные соревнования девственниц под руководством замужних женщин, черт бы их побрал! Я легко увлекаюсь, как вы, вероятно, догадались, но вам надо бы внимательнее следить за мячом.
Гектор. Ага. Занимаясь спортом, вы сильнее чувствуете, что нужно договариваться с партнером? Вы стали функционером, чтобы не охотиться в одиночку? Зачем быть нелюбимым из тщеславия? Зачем делать подлости из любви? Когда ускользаешь от чужих лап, даже если это лапы финансового управления, возникает ощущение удачи, оно стремительно, как порыв ветра, проносится под уже поднятой для удара рукой, похожей на ветку дерева. К примеру, на прошедшее Рождество я часами бегал вокруг плахи, лишь бы не положить на нее голову. И в самый последний момент решил все же не убивать жену и детей. Ох уж эти женщины! Согласен, нам, нормальным мужикам, легче, чем женщинам, им просто не дано выносить человеческие устремления за пределы повседневности и целесообразности. И вот эти страхолюдины стоят вокруг на персидском ковре и пялятся на нас, словно мы — и не мы вовсе, а наши офисы: чистые, неисписанные листы, в которые они заглядывают. Именно они хотят нас исписать или прочитать то, что на нас написано.
Смотрите, шлагбаум уже опускается! Скорее проезжайте, чтобы вас не прихватило при приближении поезда! Такие события ясно говорят о том, что душа прикреплена к телу как листок к ветке. От этого тела просто невозможно избавиться! Избавиться от этого тела легче легкого! Когда-нибудь нашим мировоззрением станет женская модель. Точно так же формируем себя и мы, функционеры, — ничего не делая, но процветая и преуспевая.
И безо всякого там зигфридова листка.[5]Нам ранимость ни к чему.
Ахилл. Президент палаты вызвал меня вчера по ничтожному поводу. Я пристально смотрел ему в лицо, держа ракетку, нет, биту наготове, в специальной сумке. Я прекрасно отдавал себе отчет в грозящей мне опасности и в любой момент, если понадобится, готов был вытащить измазанную кровью биту.
Гектор. А я просто смотрел в окно, когда этот гад пытался меня запугать. Такты вальса я всегда воспринимал как вызов, на который придется отвечать. На балу промышленности и торговой палаты. Нет, мышление — это не средство познания. Это скорее спорт, он внутренне поднимает нас и… и… увы, отбрасывает в борозду нашего бытия, на парковку безымянных, где за небольшое вознаграждение нас могут предать земле. Чтобы на следующий день нам не пришлось снова искать место для парковки. Из нас ничего не вырастет, хотя в документах возник беспорядок. Начало всякой жизни. Из нас растут только распоряжения. И тем не менее. Первобытные люди обретаются в беспорядке, хотя и неохотно, они бы без колебаний поменялись с нами, будь у них такая возможность. Но у них нет выбора, они не поддаются культивированию. Они бродят по саваннам, но свои передвижения не называют спортом, даже если эти передвижения носят массовый характер. Их кости валяются по обочинам. Мы, напротив, создаем порядок, трудясь до пота и неся издержки. А когда дела отпускают нас, мы тут же спешим в фитнес-клуб, где нас опять-таки мнут и выжимают наши соки. Наши тела, как танки, после душа осаждают женщин. Хотят прокатиться по их узким улочкам, хотя там нет даже велодорожек. Нет, спорт приличным делом не назовешь. Он вытащил нас не из бытия, а из наших офисов. Почему? Потому что как раз там мы находились! Или вытаскивал нас оттуда не спорт? Может, мысли? Но от мыслей какая польза? Движение — вещь куда более полезная!
Ахилл. Да не напрягайтесь вы так! Принудительное членство в палате, из которой нет выхода, в сущности, спит в глубине каждого человека. Мы хотим, чтобы все было именно так, а не иначе! Нами руководит положение дел.
Гектор. Ни один из нас не отправится добровольно на природу, разве что захочет немного поплавать, повоевать в Персидском заливе или впрячься пристяжной к троянскому коню. Мы уважаемые лица, остаемся только мы. Мы, а не писатели! Мы! Мы! Мы! Ибо все, что мы делаем, хотя и похоже на выполненную работу, таковой не является. По мне, так лучше теннис, пиво и пробежки в парке.
Ахилл. Внимание! Важно важно важно! Да. Мы возвышаемся над людьми. Все в белом. У каждого на груди к тренировочной куртке пришпилен герб. Как только мы незаметным движением показываем другим людям свой ранг, свою власть и свой вес, они тут же торопятся предложить нам диету. Но мы ни от чего не отказываемся. Мы играем и будем играть дальше!
Гектор. Мы живем от победы к победе, мы сыгрались друг с другом. Внимание, важное сообщение! Сегодня клубный вечер, закрытое общество, в качестве гарнира сплошь люди, сами по себе вовсе не закрытые, готовые с удовольствием кое-что проглотить, небрежно приготовленный шницель, бесхозную жареную печень, осиротевший картофельный салат. Бесчисленное количество полулитровых графинов местного красного вина. Из людей, которые предлагают нам себя, уже вытащены пробки. Они полагают, что могут пропустить через свои легкие весь свежий воздух, который мы зарезервировали для себя. Вот если бы мы допустили их к себе еще до того, как они задумали бунтовать! Тогда, возможно, они отказались бы дышать добровольно, и нам осталось бы больше воздуха. А теперь нам придется уезжать в длительный отпуск, туда, где можно подышать чистым воздухом.
