Меч Келсон все это время был опущен острием вниз, и оно касалось ковра, пока они спорили, теперь Келсон поднял его, а затем, соответствующим образом развернув клинок и положив его себе на правое плечо, бросил взгляд на Моргана.
— И даже не думайте мне указывать, — сказал король. — Вы оба. Я знаю, что делаю, и я велю казнить всех тех, кто до сих пор считает, будто епископ не может иметь законного сына и быть рыцарем. Аларик, я буду благодарен, если ты для сегодняшней процедуры поделишься с Дунканом своими шпорами. Она не будет такой официальной, как мне хотелось бы. Я знаю, Дункан ждал этой чести слишком долго. Дункан, пожалуйста, преклони колена. Я не могу посвятить тебя в рыцари, если ты продолжишь стоять.
У Дункана все еще оставались сомнения, он опасался, что когда-нибудь Келсон пожалеет об этом проявлении дружбы и о том, что он не подошел к делу более серьезно поразмыслив, взвесив все за и против. Однако, увидев, как Морган улыбается, склонившись на ступенях возвышения, чтобы отстегнуть позолоченные шпоры, он понял: по крайней мере, к Моргану взывать бессмысленно. Он опустился на колени, сняв шапку, а когда он сделал это, Дугал поднялся на ноги и отошел на шаг назад, чтобы понаблюдать за процедурой.
— Дамы и господа, — сказал Келсон, поднимая голову и обращаясь к заинтригованным зрителям, большинство из которых не понимали, что происходит. — Кажется, мы поступили очень несправедливо по отношению к преданному нам всей душой герцогу Кассанскому. — Он с трудом сдержал улыбку, заметив, как Морган, так и не поднимаясь с колен, придвинулся к стоящему на коленях Дункану, чтобы прикрепить правую шпору. — Попросив упомянутого герцога посвятить в рыцари его сына, как часто делается, мы обнаружили, что непреднамеренно попросили от него невозможного — поскольку лишь рыцарь может посвящать в рыцари. Мы только сейчас узнали, что сам Дункан Мак-Лайн никогда не проходил акколаду.
В зале послышался удивленный шепот, и Келсон поднял свободную руку, жестом призывая собравшихся замолчать.
— Только на основании подвигов, совершенных во время прошлогодней летней кампании, он мог быть посвящен в рыцари с десяток раз. И нет никаких сомнений: он служил нашему королевскому дому со всей преданностью, везде и всегда, с момента нашего восхождения на трон.
К этому времени Морган закончил со второй шпорой и с трудом сдерживал довольную улыбку, поднявшись на ноги. Он дал подержать свой меч, остающийся в ножнах, Дугалу для того, чтобы снять белый пояс.
— Поэтому я считаю для себя честью посвятить тебя, Дункан Говард Мак-Лайн, в древнее и почетное братство рыцарей. — Келсон поднял меч Халдейнов и плашмя опустил его на правое плечо Дункана. — Во имя Отца, и Сына, — клинок переместился на левое плечо, — и Святого Духа, — клинок лег на голову, — будь благородным и честным рыцарем, ибо таким ты был и прежде.
Он снова поднял клинок и опустил на свое право плечо.
— Встань, сэр Дункан, и пусть тебе вручат белый пояс, как и подобает по рангу. — Келсон посмотрел на герцогиню Мерауд, а не на свою мать. — Тетушка, не выполнишь ли ты эту почетную миссию?
Когда Дункан поднялся, Мерауд с готовностью прошла вперед, приняла из рук Моргана поношенный пояс, кивнула с торжественным видом и, не торопясь, надела его на талию Дункана.
— Предполагаю, ты знаешь: белый пояс является символом целомудрия, — прошептала она, закрепляя его. — Что необязательно является тем же, что и целибат — это, я уверена, ты также знаешь — хотя может и означать одно и то же. Например, для тебя теперь. Твоему сыну очень повезло иметь такого отца. Это заслуженная честь.
— Спасибо, моя госпожа, — прошептал Дункан в удивлении, поскольку не предполагал, что Мерауд придерживается о нем такого высокого мнения.
— Все готово, — объявила Мерауд громко, делая легкий поклон в сторону Дункана. — Будь твердым и честным, сэр рыцарь.
— Госпожа, я искренне постараюсь.
— Прекрасно. Дело сделано, — сказал Келсон, переступая с пятки на носок, как часто делал его отец. — Ты уже приносил мне клятвы, как герцог и как епископ, так что, я думаю, мы обойдемся без каких-либо новых обетов. Если не ошибаюсь, мы собирались посвятить в рыцари твоего сына.
Он щелкнул пальцами, повернувшись к Брендану, семилетнему приемному сыну Моргана, чтобы тот принес шпоры для Дугала, а Дугал вручил пареньку меч Моргана перед тем, как снова опуститься на колени, расплывшись в улыбке от уха до уха.
— Пусть кандидату наденут шпоры.
Прилагая усилия, чтобы не рассмеяться от того, что сейчас провернул перед всем двором король, Морган взял шпоры и склонился, выполняя необходимую процедуру. Дункан тем временем с неловкостью поглядывал на короля. Морган знал, какой аргумент готов предложить Дункан, но это не сыграет никакой роли.
— Келсон, я польщен, и это не описать словами, но ты уверен, что хочешь видеть, как я это делаю? — спросил Дункан, когда Морган закончил пристегивать шпоры. — Мне понятно, чего ты хочешь добиться, но Дугал — твой названный брат. Это также важно. Разве ты не считаешь более подходящим, чтобы вы были связаны и через посвящение в рыцари?
— Эта связь уже есть, поскольку я посвятил в рыцари тебя, — ответил Келсон, вкладывая рукоять отцовского меча в руку Дункана. На лице короля появилось выражение, пресекшее все возможные споры. — Эта связь также укрепится через мой меч.
«Прочитай, что он думает, если не веришь мне, — продолжил Келсон, послав Дункану ментальный импульс. — Неужели ты считаешь, что он соврет в подобной ситуации?»
Дункан сглотнул, посмотрел на сына и прочитал у него в сознании благоговение и обожание. Он также уловил легкое удивление Дугала, рассматривавшего блеск тяжелого меча Халдейнов в руке отца. Это вызвало в памяти сомнение, давившее на Дункана последние три дня. И тут он понял: тот вопрос тоже следует разрешить. Он не сомневался, что Дугал одобрит его и что у Моргана не будет возражений.
Дункан послал ментальный импульс королю, робко прощупывая почву, и тут же получил королевское согласие и одобрение и даже уловил радость, еще до того, как смог сформулировать в мозгу прямой вопрос.
— В таком случае пусть будет так, — сказал он вслух, расправив плечи, а затем сконцентрировал ментальные силы на тяжелом королевском мече в своей руке.
В нем содержалась магическая сила долгой череды Халдейнов — в этом не было сомнения. Благодаря чувствам, присущим Дерини, Дункан ощущал, как меч дрожит у него в руке. Он положил вторую руку на рукоять, чтобы успокоить его, а затем медленно поднес к губам, чтобы поцеловать священный знак, выгравированный на нем, одновременно позволив магии Дерини выйти на свет Божий и явить себя в виде серебристого луча, мотнувшегося вдоль клинка. Этот свет тек, подобно ручейку воды, вниз по стальному лезвию, а затем также быстро стал подниматься по его рукам и вскоре весь он, от головы до пят, был окружен этим свечением, словно плащом. Наконец, Дункан открыто и безошибочно показал, что он — Дерини. Наблюдавшие за происходящим шумно вздохнули. Когда Дункан опустил святящееся лезвие двумя руками на правое плечо Дугала, сразу наступила тишина.
