— Кто ты? — нерешительно спросил Кимон, осторожно поднявшись на ноги. — Человек или вепрь?
— Я Урскумуг. То и другое. Старейшее существо. Один из многих. Что-то пробудило нас, и мы осматриваемся по сторонам. Не часто нам выпадает роскошь свободы. Славный прыжок. Славный бросок.
Высокая фигура вновь подступила к Кимону. Смрадное дыхание и страх заставили мальчика отшатнуться. Он пятился, пока не уперся спиной в ствол, и так застыл. Ноздри вепря раздувались, лоб морщился складками. Морда его казалась почти человечьей, и на ней мелом нанесены были человеческие черты.
Урскумуг сказал:
— От тебя несет одержимостью. Что-то вселилось в тебя. Ты не просто мальчик. Ты опасен. Мне будет проще жить, если я убью тебя. Или дам тебе слово. Что ты предпочитаешь?
Прижатый к дереву Кимон не замедлил с ответом:
— Слово!
— Многого я не могу обещать, но назови мое имя в любом из моих святилищ, и я проворчу тебе. У меня их не так много, но они хорошо скрыты.
— Что толку в ворчании?
— Что толку в прыжках? — огрызнулся Урскумуг, потирая окровавленное ухо. Потом он поднял рыло и втянул воздух. — Кислый запах. Запах другой земли. Ты его чуешь? Что-то странное творится в этой доброй земле. Что-то серьезное. Старейшие существа пробуждаются. И старые духи. Что-то происходит. Берегись!
Зверь отвернулся, опустился на все четыре ноги, заворчал, взрыл клыками землю и пропал.
Чуть позже лошадь страдальчески вскрикнула и умерла, избавившись от мучений. Звук вывел Кимона из столбняка. Под косогором поднимался исполнивший печальный долг Колку. Он вытирал клинок и бормотал призыв к Рианнон, собирательнице боевых коней. Потом подошел к дереву и смело взглянул в лицо Кимону:
— Я не боялся тебя на поле боя и не трепетал перед тобой. Я не боюсь тебя и теперь, но теперь я трепещу. Та тварь убила бы нас обоих. Я жив благодаря твоему меткому удару и ловкому прыжку. Ты жив, потому что зверь пощадил тебя. Я очень мало понимаю в случившемся, Кимон.
— И я тоже, Колку.
— А впрочем, толкование оставим друидам. Нам, остальным, приличествует действовать. У меня есть двадцать добрых наездников, все моего возраста, все обученные приемам. Я приведу их твоему отцу. Я возглавлю их. Ты понял? Можешь ехать с нами, если хочешь. Но поведу их я.
— Это приемлемое условие, — согласно обычаю ответил Кимон.
Колку замялся, встретив его пристальный взгляд.
— То создание… Он сказал, что ты одержимый.
— Я знаю.
— Что это значит, как ты думаешь?
— Не знаю.
— Ты чувствуешь одержимость?
Кимон поднял взгляд на пригорок, потом перевел его в темноту леса, где исчез Урскумуг. Помедлив, он ответил:
— Я не знаю.
Разговор давался им с трудом. Колку в первый раз улыбнулся без насмешки.
— Неудивительно, что наш бедный Глашатай Земли был так озадачен, — сказал он. — Думаю, нам надо собрать остальную охоту. Отозвать их. Луна нынче неподходящая.
— Согласен.
Колку еще не все сказал. На лице его выступил пот, а в глазах мелькнула робость.
— Я стану верховным правителем, когда уйдет мой дядя Вортингор. Я засеял землю чарами, чтобы добиться этого. Будешь ли ты верховным правителем, когда твой отец пересечет реку?
— Думаю, что так. Но в свое время. Не теперь. И у меня нет чар, чтобы посеять их.
— Твое положение прочнее. Ты сын, а не племянник. Хотел бы я знать: будем ли мы друзьями или врагами? Что думает одержимый?
В Колку была сила, подавлявшая собеседника. Кимону, не испугавшемуся старшего мальчика в схватке, теперь стало не по себе. Колку показался вдруг смертельно опасным, а в глазах его сверкнула беспощадность зверя. Кимон выбрал тот ответ, какой, по его мнению, выбрал бы отец.
— Теперь друзья, — ровным голосом произнес он, — это наверняка. В будущем? Не знаю. Я не знаю.
— Это приемлемый ответ, — тихо ответил Колку. Согласно обычаю.
Глава 11
ДИТЯ ОСТРАННЫ
В то самое время, как Кимон встретился с человеком-вепрем, с его сестрой Мундой тоже происходили перемены.
В яростном волнении, с руками, испачканными своей первой кровью, она выскочила из дома женщин, подбежала к высокой стене крепости, взобралась по лесенке и встала там, уставившись на запад. На ней была подаренная ей женская одежда — первая в ее жизни, но не последняя. Две опекавшие ее женщины бежали следом, но им, неповоротливым, не догнать было легконогое дитя. Они уговаривали ее вернуться, но Мунда не слушала. Ее, казалось, охватило отчаяние.
Луна стояла низко, чуть срезанная с края. На западе было темно. Страна Призраков выглядела спящей, но никто в Тауровинде не верил этому.
Двух женщин перехватила старейшина Рианта, звавшаяся также Заботницей.
— Оставьте ее в покое.
— Она поручена нам.
— Оставьте ее, — настаивала Рианта. — В ней свет прозрения. Она либо останется, либо ускользнет от нас. Для дочери правителя настало время умереть или стать взрослой.
Мунда кричала и выла со стены:
— Я вижу мрак.
Я вижу потоп.
Я вижу луну и глаза зимы.
Я вижу ночной прилив мертвецов. Мой брат встает против нашествия старой земли, старой жизни.
И совсем по-детски она вскрикнула:
— Но я все еще вижу! Я все еще вижу!
Она широко раскинула руки, словно приветствуя возникшее из темноты видение.
Она снова закричала: в страдании и в страхе. Спустя какое-то время она сошла со стены и бросилась в материнские объятия Рианты.
— Мой брат нас погубит, — шептала она. — Мой брат захочет этому помешать. Я должна остановить его. Его надо как-то остановить.
Тут она увидела меня, стоявшего в тени, и просияла. Подбежала ко мне и обхватила за пояс. Она тут же вспомнила, что с ней происходит, и застенчиво отступила, держа перед собой окровавленные руки, как дохлых крыс.
— Теперь я дитя Остранны. Это надолго.
— Да. Надолго.
— Во мне вырастет жизнь. Сырая, грубая жизнь.
— Да, это так.
— Но я все еще вижу, Мерлин, — радостно прошептала она. — Почти все женщины думали, что это уйдет. Умение видеть. Сам свет. Даже Рианта так думала. Скажи, это теперь навсегда?
— Пойдем со мной, — предложил я. — К колодцу. Там ты сможешь вымыть руки, и я тебе кое-что покажу.
Три женщины, что охраняли колодец, подняли глаза при нашем приближении. Первая волна их гнева на непрошеное вторжение прошла, когда они рассмотрели мою спутницу. Рядом с каждой горел факел, освещавший бледные лица и глубокий отблеск воды. Ниив с ними не было — она, несомненно, затевала новую каверзу.
