Выдав порцию наставлений, Тиналис свой долг богатырский счел на сегодня исчерпанным и спать завалился. За ним и Лютик в клубок свернулся да захрапел. Тронгвальд белкой на ветках устроился, да так в зелени растворился, что не найти. Ну и я их примеру последовал — раз дозорных не оставили, значит, ничего ночью не грозит, ни к чему опыт богатырский сомнению подвергать.
Рано утром дальше в путь пустились. Первым Тиналис на коне богатырском, за ним эльф с гномом на сивом мерине, ну и я на Малиновке верхом. Едем неспешно, про жизнь судачим, эльф баллады поет задушевные, гном слезы платком носовым вытирает. Тиналис ругается, а я жизни радуюсь. Хорошо-то как, скачешь себе по лесу, птички-невелички чирикают, зайчишка серенький в кустике притаился, важный еж по делам ползет, две белки наперегонки по деревьям шастают, солнце красное лениво по небу катится, временами сквозь листву подмигивает. Вот бы так до самого логова драконьего проехать, да Тиналис не даст. Ему подвиги подавай, чтоб баяны вирши слагали, а какой подвиг по такому лесу проехаться? Курам на смех. Так что чую — затянет он нас еще в неприятности, не по воле своей, а затянет. А впрочем, не мне его судить, может, так и правильно: по лесу гулять — бабские забавы, а настоящему мужчине чудовищ подавай, да пострашнее, чтоб шрамом через все лицо до конца жизни хвастаться.
Так до вечера по лесу и скакали, ни следа жилья человеческого не встретив. Будто отродясь в этих краях людей не водилось — а ведь с точностью до наоборот. Это сейчас восток отцовского королевства обезлюдел, лесом диким зарос, зверья развелось видимо-невидимо, а народу — раз-два и обчелся. А еще лет пятьсот назад тут, между прочим, жизнь бурлила, такие страсти кипели, что нам и не снились. Огромные армии туда-сюда шастали, города горели, дворцы синим пламенем пылали, башни волшебные взрывались, брат на брата, сын на отца. Да так постепенно кто в землю лег, кто в иные края бежал — и обезлюдели земли. Недаром ведь призраков неупокоенных я только за день штук двадцать насчитал. В земле им не лежится, совесть гложет — такой чудный край загубить. Чья вина, теперь и не сказать — все, кто тут жил, частично виноваты, ведь никакой враг иноземный их не покорял, сами себя угробили. Только руины и остались, да какие. Иной раз глядишь, холм стоит, а присмотришься — и не холм это вовсе никакой, а храм огромный, разрушенный, травой да деревьями порос. Сокровищ там, правда, уже не найти — добры молодцы еще пару веков назад постарались, все обчистили, зато какое дыхание истории! Чувство сопричастности к событиям давно минувших дней! Хотя чего минувшим, вон султан Аренойский с шейхом Барвинским третий десяток лет бодаются, и у того и у другого две трети населения бежали, а они оазис никому не нужный в пустыне никак поделить не могут. Так что лет через пятьсот и по тем краям будут бродить одинокие путники, время от времени заглядываясь на былое величие…
Ужинали чем бог послал, а Тронгвальд подстрелить сумел пять фазанов, шесть куропаток и молодого оленя. Бог в этот раз щедрым оказался, а эльф как в охотничий азарт вошел, так Тиналис его едва утихомирил.
— Ты, позор эльфийского рода! Зачем нам столько? Или ты работу менять собираешься, лавку мясную открывать? Не эльф, а убийца какой-то…
— Прости меня, герой великий, ибо не ведал, что творил, душе моей покоя нету, невинных столько загубил. Но ты пойми, в азарте страстном, завидев цель, я поднял лук, и стрелы сами в цель летели, без воли глаз, без воли рук! Клянусь, исправлю преступленье, заглажу я свою вину, о эти адские мученья…
— Довольно! Мы герои, а не браконьеры… — бурчал Тиналис.
Добро не пропало — уж не знаю, какими такими талантами Лютик заслужил место в отряде легендарного богатыря Тиналиса, но готовил он просто отменно. Высунув от усердия язык, он потрошил, резал, рубил, варил, жарил, солил и пек мясо одновременно, да такие запахи стояли, что даже моя вегетарианка Малиновка облизывалась. Правда, из кустов за всем этим внимательно наблюдали несколько голодных глаз, как мне показалось волчьих, но пара метких выстрелов Тронгвальда — и, визжа, хищники поспешили убраться в лесную чащобу.
Ужинали под аккомпанемент очередной эльфийской баллады, как всегда о неразделенной и несчастной любви, в исполнении все того же несравненного Тронгвальда — и если на первых порах его голос показался мне божественным пением, но на вторые сутки непрерывного музицирования возникали уже другие ассоциации. Может, и есть любители в сотый раз подряд выслушивать один и тот же мотив, но я себя к таким не отношу — да и Тиналис, судя по кислой физиономии, разделяет мое мнение. Один Лютик доволен, свернулся в клубочек, прижался к эльфу и каждому слову внемлет…
— …«О нет, прекрасное созданье, на крыльях сладостной любви я лягу на алтарь закланья»! Но отвечала незнакомка, поник ее влюбленный взор: «Не изменить судьбы свершений, не смыть тебе с меня позор! Я за грехи должна ответить, придет моей расплаты час! Не суждено нам быть с тобой, и разведет судьбина нас!» Но отвечал я незнакомке, молящим голосом воззвав: «Ты верь и ничего не бойся! Лишений час не испытав, не обрести нам путь-дорогу в тот дальний и счастливый край! Но мы пройдем огонь и воду, мы все пройдем, ты так и знай!» Но отвечала незнакомка, вздохнув и голову склоня: «На волю мы пройти не сможем, ты сам иди, бросай меня!» — «Тебя не брошу, светлый ангел!» Прижал ее к груди своей, обнял за плечи незнакомку, взглянул во свет ее очей, поцеловал ее я в губы, на землю сбросил темный плащ, приблизив томный миг блаженства! Пусть завтра ждет нас злой палач, сейчас мы вместе, близко, рядом! Она и я, лишь мы вдвоем, и коль так суждено случиться, из жизни вместе мы уйдем…
Хотя, если перестать вслушиваться в слова и плавно плыть по ритму, абстрагировавшись от любовных страстей, то пение эльфа отлично убаюкивает…
Утром нас ждали давно обещанные Тиналисом проблемы — весь лес по дивной прихоти природы покрылся сплошным туманом. Ничего особо страшного, осень на дворе, бывает, но все равно неприятно — в тумане ветки деревьев имеют такую нехорошую привычку незаметно подкрадываться и со всей силы хлестать по лицу. Если ты не эльф, которого деревья признают за своего и стараются не обижать, то единственный выход — ехать медленно, старательно озираясь по сторонам. Так и двинулись, стараясь не терять друг друга из вида. И если еще вчера я готов был поносить эльфа на чем свет стоит за его пение, то сегодня оно пригодилось. Тронгвальд служил общим маяком, иди на голос — не потеряешься.
Так до обеда и протопали, а когда солнышко пригрело и туман разошелся, оказалось, что мы уже лес проехать успели. А впереди, гордым фаллическим символом возвышаясь над равниной, стоит высоченная башня на тонкой ножке. Этакий гриб-переросток, ножка тонкая, пару саженей в диаметре, а сверху широкая площадка, хоть в лапту играй.
Таких башен по всему миру немало натыкано. Только у отца на карте в кабинете штук сорок отмечено, а сколько вот в таких укромных, диких уголках притаилось — неведомо. Да и новые то и дело появляются, эта зараза вездесуща. Часто люди утром просыпаются, а рядом уже этакий гриб на пятьдесят саженей вымахал по щучьему веленью. А сносить их мало у кого руки поднимаются. Отец, понятное дело, снес бы, так то ж отец, он Монрийского ордена не боится, а другие правители с монрийцами предпочитают не связываться. Хотя тут редкий случай, когда я полностью на стороне отца — эту заразу надо по возможности искоренять, пока она еще корни глубоко не пустила!
