Не буду описывать, как бранился, кричал и даже плакал царевич Рабадаш. Он не боялся пытки, но боялся смеха. До их пор ни один человек не смеялся над ним.
– Вот и он, отец.
– А, и ты здесь? – сказал король принцу Корину. – Кто тебе разрешил сражаться? Ну, что за сын у меня? – Но все, в том числе Корин, восприняли эти слова скорее как похвалу, чем как жалобу.
– Не браните его, государь, – сказал лорд Дарин. – Он просто похож на вас. Да вы и сами бы огорчились, если бы он…
– Ладно, ладно, – проворчал Лум, – на сей раз прощаю. А теперь…
И тут, к вящему удивлению Шасты, король Лум склонился к нему, крепко, по-медвежьи обнял, расцеловал, и поставил рядом с Кориной.
– Смотрите, друзья мои! – крикнул он своим рыцарям. – Кто из вас еще сомневается?
Но Шаста и теперь не понимал, почему все так пристально смотрят на них и так радостно кричат:
Глава 14.
О ТОМ, КАК ИГОГО СТАЛ УМНЕЕТеперь мы должны вернуться к лошадям и Аравите. Отшельник сказал им, что Шаста жив и даже не очень серьезно ранен, ибо он поднялся, а король Лум с необычайной радостью обнял его. Но отшельник только видел, он ничего не слышал, и потому не мог знать, о чем говорили у замка.
Наутро лошади и Аравита заспорили о том, что делать дальше.
– Я больше не могу, – сказала Уинни. – Я растолстела, как домашняя лошадка, все время ем и не двигаюсь. Идемте в Нарнию.
– Только не сейчас, госпожа моя, – отвечал Игого. – Спешить никогда не стоит.
– Самое главное, – сказала Аравита, – попросить прощения у Шасты.
– Вот именно! – обрадовался Игого. – Я как раз хотел это сказать.
– Ну, конечно, – поддержала Уинни. – А он в Анварде. Это ведь по дороге. Почему бы нам не выйти сейчас? Мы же шли из Тархистана в Нарнию!
– Да… – медленно проговорила Аравита, думая о том, что же она будет делать в чужой стране.
– Конечно, конечно, – сказал Игого. – А все-таки спешить нам некуда, если вы меня понимаете.
– Я не понимаю, – сказала Уинни.
– Как бы это объяснить? – замялся конь. – Когда возвращаешься на родину… в общество… в лучшее общество… надо бы поприличней выглядеть…
– Ах, это из-за хвоста! – воскликнула Уинни. – Ты хочешь, чтобы он отрос. Честное слово, ты тщеславен, как та ташбаанская тархина.
– И глуп, – прибавила Аравита.
– Лев свидетель, это не так! – вскричал Игого. – Просто я уважаю и себя, и своих собратьев.
– Скажи, Игого, – спросила Аравита, – почему ты часто доминаешь льва? Я думала, ты их не любишь.
– Да, не люблю, – отвечал Игого. – Но поминаю я не каких-то львов, а самого Аслана, освободившего Нарнию от злой Колдуньи. Здесь все так клянутся.
– А он лев? – спросила Аравита.
– Конечно, нет, – возмутился Игого.
– В Ташбаане говорят, что лев, – сказала Аравита. – Но если он не лев, почему ты зовешь его львом?
– Тебе еще этого не понять, – сказал Игого. – Да и сам я был жеребенком, когда покинул Нарнию, и не совсем хорошо это понимаю.
Говоря так, Игого стоял задом к зеленой стене, а Уинни и Аравита стояли к ней (значит – и к нему) лицом. Для пущей важности он прикрыл глаза и не заметил, как изменились вдруг и девочка, и лошадь. Они просто окаменели и разинули рот, ибо на стене появился преогромный ослепительно-золотистый лев. Мягко спрыгнув на траву, лев стал приближаться сзади к коню, беззвучно ступая. Уинни и Аравита не могли издать ни звука от ужаса и удивления.
– Несомненно, – говорил Игого, – называя его львом, хотят сказать, что он силен, как лев, или жесток, как лев, – конечно, со своими врагами. Даже в твои годы, Аравита, можно понять, как нелепо считать его настоящим львом. Более того, это непочтительно. Бели бы он был львом, он был бы животным, как мы. – Игого засмеялся. – У него были бы четыре лапы, и хвост, и усы… Ой-ой-ой-ой!
Дело в том, что при слове «усы» один ус Аслана коснулся его уха. Игого отскочил в сторону и обернулся. Примерно с секунду все четверо стояли неподвижно. Потом Уинни робкой рысью подбежала ко льву.
– Дорогая моя дочь, – сказал Аслан, касаясь носом ее бархатистой морды. – Я знал, что тебя мне ждать недолго. Радуйся.
Он поднял голову и заговорил громче.
– А ты, Игого, – сказал он, – ты, бедный и гордый конь, подойди ближе. Потрогай меня. Понюхай. Вот мои лапы, вот хвост, вот усы. Я, как и ты, – животное.
– Аслан, – проговорил Игого, – мне кажется, я глуп.
– Счастлив тот зверь, – отвечал Аслан, – который понял это в молодости. И человек тоже. Подойди, дочь моя Аравита. Я втянул когти, не бойся. На сей раз я не поцарапаю тебя.
– На сей раз?.. – испуганно повторила Аравита.
– Это я тебя ударил, – сказал Аслан. – Только меня ты и встречала, больше львов не было. Да, поцарапал тебя я. А знаешь, почему?
– Нет, господин мой, – сказала она.
– Я нанес тебе ровно столько ран, сколько мачеха твоя нанесла бедной девочке, которую ты напоила сонным зельем. Ты должна была узнать, что испытала твоя раба.
– Скажи мне, пожалуйста… – начала Аравита и замолкла.
– Говори, дорогая дочь, – сказал Аслан.
– Ей больше ничего из-за меня не будет?
– Я рассказываю каждому только его историю, – отвечал лев.
Потом он встряхнул головой и заговорил громче.
– Радуйтесь, дети мои, – сказал он. – Скоро мы встретимся снова. Но раньше к вам придет другой.
Одним прыжком он взлетел на стену и исчез за нею.
Как это ни странно, все долго молчали, медленно гуляя по зеленой траве. Примерно через полчаса отшельник позвал лошадей к заднему крыльцу, он хотел их покормить. Они ушли, и тут Аравита услышала звуки труб у ворот.
– Кто там? – спросила она, и голос возвестил:
– Его королевское высочество принц Кор Орландский. Аравита открыла ворота и посторонилась.
Вошли два воина с алебардами и стали справа и слева. Потом вошел герольд, потом трубач.
– Его королевское высочество принц Кор Орландский просит аудиенции у высокородной Аравиты, – сказал герольд, и они с трубачом отошли в сторону, и склонились в поклоне, и солдаты подняли свои алебарды, и вошел принц. Тогда все, кроме него, вышли обратно, за ворота, и закрыли их.
