Ныне маме предстояло по-минерски проверить дорогу внучки в Иерусалимский университет. Она решила, предваряя Анино там появление, разведать, кто и как встречает абитуриентов и какой вообще на психологическом факультете климат.
Мама обещала позвонить нам оттуда после полудня. Мы с Деборой выхлопотали себе «отгульные дни». И все втроем, включая, разумеется, Аню, стали ждать послеполуденной телефонной встречи.
Я вновь убедился, что точность не только вежливость королей, но и нрав моей мамы… Она с ходу нас успокоила: абитуриентов встречают гостеприимно.
— Мне кажется, Аню здесь ждут… Я заглянула в аудитории, научные кабинеты, в библиотеку. Сама бы каждый день сюда приходила! — с добрыми, всегда обнадеживающими интонациями взбадривала нас мама. — Я утром спешила и забыла позавтракать. — Для нас накрыть стол она не забыла. — Так что не беспокойтесь: я тут немного перекушу…
Громовой взрыв оборвал мамин голос. Гробовая тишина сжала комнату. Трубка выпала у Ани из рук.
— Что с бабушкой?!
Дебора схватилась за голову. И только я застыл, онемел… не мог шевельнуться, не мог проронить ни звука.
— Я пережила их в три раза. Больше чем в три… — проговорила мама. — Они погибли. А я жива… Зачем?
— Как зачем? А мы?! — воскликнул я. Мама привычно махнула рукой.
— И без меня обойдетесь…
Аня зарыдала:
— Не обойдемся! Без тебя мы не сможем…
— Не сможем, — подтвердила Дебора.
Когда мы ворвались в палату, мама сперва чуть слышно, но по привычке своей успокаивающе сообщила:
— У меня легкое ранение… Совсем легкое. — А потом принялась повторять: — Их, которые были вблизи от меня, уже нет. Я прожила три их жизни. И даже больше! Пусть их мамы меня простят…
— За что же прощать? За что? — в ответ не прекращала возражать Аня.
— Что было бы, если б я тебя с собой захватила?
— Но ты же не захватила…
— Если б Аня оказалась рядом со мной… там, где были они… Разве можно себе это представить?
Нет, мы с Деборой вообразить себе этого не могли.
— А я почему-то жива…
Внезапно, совсем уж впервые, голос ее обнаружил себя все заглушающим криком. Крик переполнил собой палату и вырвался далеко, за окна:
— А террористов, которые их сгубили, я ненавижу! Не-на-ви-жу… Пусть будут прокляты!
По квартире мама стала передвигаться еще тише, еще незаметней, чем прежде. Задумчиво, виновато…
И из жизни она вскоре ушла безмолвно, во сне, никого не разбудив… Истомленное заботами и бедами сердце остановилось.
2002 год
О’кей!
Водевиль в прозе
Медсестра, которая принесла новорожденного Зяму в палату к Берте Ароновне, убежденно произнесла:
— Он — красавец!
Так она называла всех новорожденных мужского пола. А женский пол был представлен исключительно красавицами. Но догадываться об этом Берте Ароновне не хотелось.
Медсестра принялась заигрывать с Зямой: подмигивать ему, кокетливо ворковать. «Моего сына погубят женщины!» — решила Берта Ароновна. И эту тревогу пронесла через всю свою жизнь.
Прежде она внушала себе, что женщины непременно погубят ее мужа. И держала его не на коротком, а на кратчайшем поводке. С таких поводков, как известно, срываются… Берте Ароновне это известно не было. И все же она придумала целую систему профилактических действий.
Для начала Берта Ароновна лишила супруга какой-либо окраски — внешней и внутренней.
Чтобы не бросался в глаза! Имя Натаниел в глаза не могло бросаться, но в уши — могло. Укоротив его ровно наполовину, Берта Ароновна стала называть мужа — Ниел. Он не ел, не пил и вообще без соизволения жены не предпринимал ни единого шага. Для дальнейшего упрочения авторитета и власти она сохранила за собой привезенное семь лет назад из города Могилева имя-отчество, хотя все вокруг звались по именам.
Берта Ароновна так запугала мужа женской опасностью, что он при встрече с неординарными особами противоположного пола устремлялся в противоположном от них направлении. Если же, несмотря ни на что, доводилось столкнуться, у Ниела от растерянности опускались руки, глаза и все остальное. Одним словом, от женщин он держался подальше. А для близости ему нужна была только Берта Ароновна. Другой поводок был уготован Зяме. Итого, поводков было два, поскольку и рук у Берты Ароновны, на беду, как у всех остальных, было всего лишь две. Хотелось бы держать на цепи и женщин, представлявших угрозу. Но это оставалось мечтой.
Таким образом, полностью оградить Ниела и Зяму от опасности она не сумела. Но старалась, чтобы на пути им попадались женщины неприметные, а чтобы привлекательные к общению не привлекались.
Она была из тех мам, которые оставляют взрослых сыновей при себе. Для этого сыновья должны осознать, что, во-первых, все остальные женщины их не достойны, а во-вторых, что супружеские узы — это вериги. Зяма все это уяснил в раннем возрасте. Берта Ароновна оповещала об ужасающем количестве семейных драм и разводов. А раз все кругом разводились, сходиться Зяме ни с кем не следовало.
Подобно папе Ниелу, Зяма жил без успехов и неуспехов, без потрясений и даже еле заметных событий. Его и самого никто как бы не замечал, что, по мнению Берты Ароновны, являлось самой выгодной позицией в бушующем мире. Не говоря уж о мире страстей! Сын тоже не бросался ни в глаза, ни в уши, ни в какие-либо другие органы.
Пока вдруг не случилось такое… Один из двух поводков Берты Ароновны предельно напрягся, будто стал металлическим. Ибо на Зяму принялись взирать буквально во все глаза, а навстречу его робкому голосу сразу распахнулись все уши. Главным образом это происходило с невестами, внезапно обнаружившими в нем жениха. Что стало тому причиной?
Оказалось, что за океаном, в непосредственной близости от статуи Свободы, проживала тетя Берты Ароновны, которая возлюбила свободу и независимость до такой степени, что когда-то, в незапамятные времена, провозгласила обет безбрачия. И сразу же возненавидела тех своих родственниц, чьих рук кто-нибудь домогался. Тетя произнесла историческую фразу об «однополчанках» (имея в виду общий пол!), к рукам которых тянулись мужские руки:
— Вскоре каждая из них протянет руку в мою сторону… за подаянием!
Вероятно, ненависть к покорительницам была у Берты Ароновны генетической.
В тете сублимировалась, проще говоря, сбереглась мощная неиспользованная энергия. И всю ее она устремила на удовлетворение финансовых потребностей. От удовлетворения иных потребностей отказавшись…
Сподвижницам по независимости от «порочных страстей» тетя готова была щедро благоволить. Но благоволить оказалось некому… Племянница же Берта Ароновна и на семейной ниве была более чем успешна. По этой причине тетя наследством ее решительно обошла. А все завещала единственному своему родственнику по мужской линии — Зяме… Который, кроме всего, по наущению мамы, регулярно отправлял письма ее заокеанской тете, приходившейся самому Зяме двоюродной бабушкой. Письма на русском языке, по которому бабушка и он ностальгировали, уверяли, что Зяма и по бабушке очень скучает, (хоть ни разу в жизни ее не видел!). И что нежно ее целует… Подобных слов она от мужчин не слыхала.
