— А что стало с вашим прежним домом?
Ей не хотелось одергивать его: он честно трудился весь день, выполняя нелегкие, а главное, совершенно непонятные для него задания. Но и растягивать этот разговор не хотелось. Она старалась отвечать как можно короче:
— Когда отца не стало, следующим мужчиной в роду оказался его кузен, унаследовавший титул. Но он не сразу стал герцогом. Это случилось три дня спустя, когда умер и мой дед, четвертый герцог Арлес. Кузен Ксавье стал и его наследником, герцогом Арлесом, маркизом Сэссингли, и прочая и прочая. Есть еще множество более мелких титулов и владений. — Она небрежно пожала плечами. — Вполне естественно. Майоратное наследование, а как же иначе? Дочери маркиза могут унаследовать богатство и деньги лишь путем замужества, но она незамужем.
Эдвина никогда не говорила об этом вслух. Ей было неловко упоминать о собственном убожестве. И она смущенно пролепетала:
— Будьте добры, отдайте ксилофон!
Он ответил каким-то странным, загадочным взглядом. Сам стукнул по ксилофону, приложил к виску, после чего протянул его ей. Слабое, едва ощутимое гудение отозвалось в ее пальцах заметной дрожью.
Прошел еще час, когда Эдвина решила, что можно перейти к занятиям по артикуляции отдельных звуков. Мистер Тремор пришел в отчаяние. Они еще и не начали толком, а он уже готов был молить о перерыве.
— Трудно смириться с тем, что вы правы, считая меня бестолочью.
Эдвина могла бы вполне резонно возразить, что ей тоже приходится мириться со многими вещами. С тем, например, что у нее в доме находится мужчина, с его манерой раскачиваться на стуле и теребить усы всякий раз, когда задание кажется ему непонятным или бессмысленным. Да мало ли с чем еще?
Но она лишь терпеливо пояснила:
— Вы должны не только слышать свои ошибки! Вы должны их видеть! А для этого нужно знать, как правильно пользоваться губами, языком — словом, всеми органами речи!
Услышав про «органы речи», он вдруг ухмыльнулся. Ну вот, опять он относится к урокам как к забаве!
Эдвина пришла в отчаяние: из-за своей неспособности вложить свои знания в его голову... Однако она продолжала:
— Чтобы полностью разобраться в артикуляции, мне недостаточно просто сидеть и смотреть, как вы говорите. Для этого есть различные приспособления. К примеру, ларингоскоп. — И Эдвина достала из ящика стола маленькое зеркало с гладкой забавной ручкой. При виде этой игрушки ухмылка на физиономии у мистера Тремора стала еще шире. — Понимаете, если его вставить вам в рот, то в зеркале отразится ваша глотка. И я смогу следить за тем, как открываются ваши голосовые связки.
Он нервно рассмеялся, но ничего не сказал.
— Кроме того, мне придется исследовать положение вашего языка с помощью пальцев...
— Погодь! Вы че, правда хотите класть пальчики мне в рот?
— Возможно. Скорее всего будет вполне достаточно прижать к десне мизинец, чтобы проверить положение вашего языка.
Он с довольной миной скрестил руки на груди и, развалившись в кресле, пробормотал:
— А че, неплохо!
— «Что». Нужно говорить «что».
— Что ж, тем лучше!
Эдвина сердито поджала губы. Он повторил слово правильно, но вложил в него совершенно неправильный смысл.
— Посмотрим, что вы скажете после палатографии! — раздраженно пообещала она.
— А это еще че?
— «Что».
— Да ладно, что?
— Я прикреплю вам на небо пластинку, вы будете произносить разные звуки, а я стану вынимать ее и отмечать положение вашего языка по отпечаткам на этой пластинке.
— Стало быть, я верно усек насчет того, что вы весь вечер будете копаться у меня во рту?
— Мистер Тремор! — с возрастающим нетерпением воскликнула она. — Я не собираюсь выслушивать ваши непристойные домыслы по поводу моей работы...
— Непристойные?
— Ну, грубые. Неприличные...
— Да я сам знаю, что значит «непристойные»! — заявил он. — Просто я удивился: разве обрадоваться тому, что вы положите пальчик мне в рот, значит быть грубым? А ну-ка, попробуйте, увидите, что будет! — Он со смехом покачал головой и добавил: — И напрасно вы думаете, голуба, что коли мужчина и женщина вместе, это неприлично. У нас в Англии такое случается сплошь да рядом! Даже наша добрая королева этим не брезгует! Ведь всему свету известно про то, как она любит своего Альберта и прижила от него целых девять детей!
На миг Эдвина онемела от возмущения. Да как смеет этот мужлан распускать грязные сплетни о королеве?!
— Сэр! — гневно воскликнула она. — Я вовсе не намерена обсуждать с вами то, что происходит между женщиной и мужчиной... — Тут ей снова не хватило слов.
— Да не волнуйтесь вы так, голуба! Разве я не понимаю? Вы невинная девица, и вам конфузно! — Он заявил это не моргнув глазом, словно желая ее утешить!
Эдвина то открывала, то закрывала рот, пока наконец не выпалила:
— Да будет вам известно, сэр, что джентльмены никогда не заводят разговор о подобных вещах!
Он уставился на нее, забавно нахохлившись, все в той же позе: развалившись в кресле, скрестив руки на груди в небрежно расстегнутой жилетке. Смуглая рука не спеша прошлась по пышным усам.
— Это точно? — спросил он.
— Да! — отрезала она.
— А давайте поспорим, что джентльмены знают слова «невинная девица»?
— Ну... ну да, они их знают. — Эдвина замялась и упрямо заявила: — Но все равно не произносят их вслух!
— Тогда откуда они их знают? — Мистер Тремор подался вперед. — Кто-то же должен был им сказать?
Эдвина поджала губы, стараясь подавить нараставшие раздражение и испуг.
— Возможно, они произносят их при других джентльменах...
— А вы все утро мне талдычили, будто не знаете, про что толкуют между собой джентльмены.
— Я действительно этого не знаю! — Она уже была не рада, что развязала этот дурацкий спор. — Но вполне возможно, это одна из тем их бесед. Во всяком случае, при дамах они определенно об этом не говорят! А теперь давайте вернемся к занятиям!
— Как вам угодно. — Он устало пожал плечами. — Токмо вы сами хотели подготовить меня ко всяким разговорам после обеда, когда джентльмены остаются без дам. Почему бы мне не завести разговор о невинных девицах?
Эдвина уставилась на него, онемев от ужаса. И прошло немало долгих секунд, пока до нее дошло, что он просто над ней издевается. Кошачьи усы зашевелились, под ними блеснула знакомая ненавистная полуулыбка, а на щеке появилась ямочка.
Эдвина и сама не знала: обижаться ей или смеяться вместе с ним. Вообще-то она не любила, когда над ней подшучивали. Но сегодня почему-то не хотелось обижаться. Наоборот, у нее даже потеплело на душе... неуместное, но такое приятное ощущение... Каким-то чудом ему удалось посмеяться над ней, обвести вокруг пальца, но сделать это так, что она не чувствовала себя униженной.
