Чтобы не терять времени — нам оставалось пробыть вместе всего несколько дней, — мы снова вернулись к гепардам около пяти часов. Они были на старом месте. Потом мы все прошли около мили, и тут нам на глаза попались несколько зебр Греви — они паслись вместе со стадом водяных козлов, в котором были два маленьких детеныша. Как только Пиппа начала к ним подкрадываться, мы постарались уйти подальше и сделали огромный крюк, чтобы не помешать охоте. Прорываясь сквозь колючие заросли, мы добрались до лагеря уже затемно — и что же?
Гепарды уже сидели там и поджидали нас. Мы чувствовали себя полными идиотами. Я дала молодым молока, надеясь, что Пиппа поймет намек и отправится за добычей. Вскоре все они скрылись в ночной темноте. Я твердо решила заставить Пиппу охотиться, но она столь же твердо решила добывать пищу в нашем лагере и с рассветом была тут как тут. И снова мы потащили мясо за реку на равнину Гамбо, где и оставили гепардов за едой. Но наше торжество длилось недолго — сразу же после полудня гепарды снова пожаловали в лагерь. Теперь это стало азартной игрой: кто из нас упрямее, Пиппа или я? И вот мы снова отправились все вместе, чтобы предоставить Пиппе возможность попытать счастья: стадо зебр и водяных козлов все еще паслось на том же месте, что и вчера. По какой-то неизвестной причине молодые оставались сзади ярдах в шестистах, пока Пиппа подкрадывалась к детенышам антилоп. К одному из них она подобралась совсем близко. Она все еще продолжала выслеживать добычу, но стало темно, и мы ничего больше не видели.
Очевидно, Пиппа так и не добралась до детеныша, потому что на следующее утро голодное семейство опять пришло в лагерь. Я была в отчаянии. Ну что я могу поделать с этой новой привычкой являться в лагерь, как в столовую, а ведь почти десять месяцев Пиппа нарочно сюда не заходила! Решив настоять на своем, мы опять понесли мясо на равнину Гамбо, но Пиппа упрямо засела в лагере. До моего отъезда в Лондон оставалось всего четыре дня, и мне хотелось оставить по себе хорошую память, так что я сдалась и накормила гепардов в лагере. Пиппа выиграла.
После этого гепарды прошли полмили по дороге к куче гравия — это был идеальный наблюдательный пункт и отличное место для игр в прохладное время дня. Пока молодые веселились, скатываясь по скользящему гравию, Пиппа отдыхала ярдах в трехстах от них. После пяти мы вернулись и застали гепардов там же, где они оставались утром: все разлеглись на вершине кучи, которая успела уже зарасти пентанезией.
Какое это было великолепное зрелище — золотые гепарды на фоне ярко-синего неба в окружении небесно-голубых цветов! Я не могла бороться с искушением, подошла к ним и стала гладить Пиппу; малыши тоже ласкались друг к другу и к матери, а ко мне отнеслись как к законному члену семьи. Потом я сделала множество снимков и со стесненным сердцем стала рисовать Пиппу — я боялась, что мне долго-долго не придется больше делать портреты моих четвероногих друзей… Я все никак не могла оторваться от них, пока совсем не стемнело; пора было идти домой. Почти у самого лагеря я почувствовала, как Пиппа потерлась о мое колено — она шла за нами, одна. Мы немного подождали молодых, потом вернулись к куче гравия и стали их искать, но на мой зов никто не откликнулся. Пиппа нерешительно бродила кругом в полном молчании, а потом скрылась в темноте. Хотя мы были всего в полумиле от лагеря, все-таки нас удивило, что она бросила детей одних в темноте, они были слишком малы для этого. Но до утра мы ничего не могли предпринять, а с рассветом снова вышли на поиски.
Мы разыскали гепардов на расстоянии мили вверх по речке, все они были очень голодны. Моросил дождь, и Сомбе не понравился мой новый плащ — конечно, она тут же на меня бросилась. Но когда я сняла плащ, она занялась едой и долго старалась вырвать у Пиппы кусок мяса, припав к земле и свирепо рыча. Разумеется, Пиппе ничего не стоило поставить ее на место, но, видимо, она таким образом приучала детей защищать свою добычу.
Несколько дней подряд Пиппа приводила детей в лагерь, хотя я не жалела сил, чтобы кормить их вне его. И в последнее утро, которое нам оставалось провести вместе, 10 мая, они всей компанией явились в лагерь на рассвете, и нам порядком досталось — попробуйте-ка тащить козью тушу через реку, когда гепарды все как один пляшут вокруг!
Наконец мы добрались до Охотничьей акации и дали им поесть. Все шло, как обычно, но мне на этот раз было очень грустно. Я знала, что уезжаю не меньше чем на три месяца. Немудрено, что у меня болело сердце.
Когда семейство покончило с едой, мы пошли все вместе к небольшому лесочку, и вскоре гепарды скрылись в его густой тени; отстала только Сомба — она копалась дольше всех, подбирая остатки мяса, и теперь потерялась. Взобравшись на поваленное дерево, она звала своих резкими криками, которые я записала на пленку. Потом она спрыгнула и понеслась прочь, к своей семье… Мне было очень больно расставаться с гепардами, хотя я знала, что Бен не пожалеет сил и не бросит моих друзей, а они уже удивительно быстро признали его. Мы договорились, что он будет два раза в неделю посылать мне подробные отчеты. Я оставила ему побольше денег, чтобы и ему самому хватило на еду, и можно было постоянно покупать коз; дала ему адреса двух ветеринаров (на тот случай, если одного из них не удастся вызвать); я оставляла ему и свой лендровер; Локаль со Стенли должны были помогать Бену кормить гепардов, а повару была поручена вся работа по лагерю. И вот, уповая на лучшее, я отправилась в Лондон.
Гепарды-подкидыши
Меня заранее записали на операцию — и самую серьезную: мне должны были пересадить сухожилия из ноги в поврежденную руку. Операция должна была состояться, как только я приеду. Но, осмотрев мою руку, хирург предписал мне не только предварительную физиотерапию на несколько недель перед операцией, но и настаивал на продолжении лечения в послеоперационный период. А это значило, что я не увижу своих гепардов целых пять месяцев. Стоит ли говорить, как это меня огорчило.
За все эти тягостные месяцы, проведенные в Лондоне, у меня становилось легче на душе только тогда, когда приходили письма от Бена; он писал, что все идет хорошо.
Он сообщал, что Пиппа перестала приходить в лагерь сразу же после моего отъезда и переселилась выше по реке, на равнину Гамбо. Он отыскал там молодых двенадцатого мая, однако они не обратили на его крики никакого внимания. Но все-таки немного погодя Сомба к нему подошла и очень дружелюбно приняла предложенное ей молоко. А Биг-Бой и Тайни ушли дальше на несколько сотен ярдов — туда, где была Пиппа.
Вслед за Сомбой наши мужчины тоже подошли к этому месту, и оказалось, что там лежит недавно убитая самка газели Гранта. Тут Сомбу словно подменили: она немедленно стала отгонять Бена. Пиппа только что начала есть, и она с Биг-Боем занялись передней частью, а остальные стали грызть мясо сзади, возле хвоста. За полтора часа с тушей молодой газели было покончено — остались лишь кости ног и часть головы.
Через несколько дней, разыскивая гепардов, Бен услышал, что Пиппа зовет молодых, и увидел, как они к ней примчались. Когда он подошел поближе, Пиппа оставила детей, приблизилась к нему и очень придирчиво его осмотрела. В этот раз на нем была новая рубашка. Когда Пиппа убедилась, что это все-таки он, она подозвала молодых. Такие же случаи происходили, когда Пиппа воспитывала свой второй помет, и у Эльсы с детьми я наблюдала то же самое. Есть достоверные сведения о том, что два служителя были убиты львами и тиграми только потому, что вошли в клетку в незнакомой одежде. Меня всегда удивляло то, что кошачьи не принимают во внимание более постоянные признаки, например запах, внешний вид или характерные движения близких к ним людей. Но, может быть, они так подозрительно относятся к незнакомой одежде просто потому, что сами-то никогда не меняют шкуру, не то что мы с нашими переодеваниями.
