— И то и другое у меня в руках. Каковы дальнейшие действия?
— Вези в лабораторию на Беговую. Найди там Павлова, объясни, что тебе нужно, и скажи, что от меня.
Евгений сложил телефон пополам и тронулся с места.
В этот день навалилось много работы. Его трехдневное отсутствие в издательстве отрицательно сказалось на производстве. Было упущено два крупных заказчика из-за неграмотно проведенных переговоров.
«Никому ничего нельзя доверить», — скрежетал зубами глава «Элирны», пытаясь связаться с упущенными клиентами. Но хлопоты оказались пустыми. Клиенты уже разместили заказы у конкурентов.
Однако целый день, вертясь как белка в колесе, Трубников ни на минуту не забывал о главном: к концу дня будут готовы результаты экспертизы. Он договорился в лаборатории МВД (при содействии Кожевникова, естественно), что они тихо, быстро и неофициально произведут интересующие его исследования и не зададут лишних вопросов.
Часам к восьми большую часть производственных проблем удалось спихнуть. Трубников сильно устал. Он сидел в кабинете за столом, клевал носом и ждал звонка с Беговой. Сотрудники уже ушли домой. Из коридора доносился гул пылесоса и шаловливый голос вахтера. Он снова пытался уломать уборщицу остаться с ним на дежурство. Однако, получив решительный отпор, принялся читать вслух газету.
— Вот ведь что творят американцы, — воскликнул в сердцах вахтер, прочтя об их намерениях продолжать работу над вооружением наступательного характера, — сколько мы им ни уступали, а они знай только наступают. Ни черта с ними не договоришься.
— А я вот договорилась в восьмидесятом, — засмеялась уборщица, выключив пылесос. — Подсунула совсем не тот товар, за который они заплатили деньги. А так им и надо, козлам.
Трубникову не суждено было дослушать откровения уборщицы о том, как она ловко обвела вокруг пальца наивных заокеанских товарищей. Зазвонил телефон. Глава издательского дома жадно вцепился в трубку. Так и есть, звонили из лаборатории.
— Мы провели анализ крови на платке и на пуле. Кровь идентична.
— Что значит, идентична? — удивился Трубников.
— Это значит, что она совпала по всем имеющимся факторам, в том числе и по ДНК. Иными словами, это кровь одного человека.
— Вы не ошиблись? — заволновался Трубников, чувствуя, как волосы на голове начинают шевелиться.
— Ошибка исключена. Но если вы настаиваете, мы можем провести повторную, более тщательную экспертизу.
21
От такой информации стало плохо с головой. Трубников, слегка покачиваясь, вышел на крыльцо, да так и замер на промозглых ступенях. «Когда он вышел на воздух, то внезапно почувствовал, что мира для него больше не существует», — ни с того ни с сего раздалось в голове. Ну вот, уже заговорил строками из романа этого шизика…
Впрочем, Трубников уже был близок к тому, чтобы самому сдвинуться по фазе. Разве так бывает? Человека пристрелили двумя пулями, да еще утопили, а он как ни в чем не бывало разгуливает по собственному двору, да еще в приподнятом настроении. Но если бы только по двору…
Трубников сел в машину и напряг все свои извилины. Допустим, что по настоянию Марго Диман все-таки выстрелил Олегу в висок. Допустим, что потом в машине он всадил ему вторую пулю в лоб. Допустим, что после этих экзекуций, Колесников утопил свою жертву в пруду. Допустим, что после всего этого (хотя это вообще невероятно) Олегу удалось выплыть. Тогда где у него шрамы? И почему он не в больнице. Почему, наконец, пострадавший не заявляет в милицию? Словом, сейчас надо ехать в больницу и говорить с Диманом серьезно. Возможно, по обыкновению, он что-то сильно недоговаривает.
Трубников завел машину и что было скорости полетел к Колесникову, как всегда игнорируя светофоры.
На этот раз Евгений смотрел на Димана совсем другими глазами, нежели всегда. Да и Диман, оправившись от потрясения, выглядел вполне благопристойно и больше не валял дурака. Видимо, пребывание в изоляторе под замком подействовало на него отрезвляюще. При виде Евгения больной радостно соскочил с кушетки и кинулся навстречу.
— Ты уже встаешь? — спросил Трубников.
— А фиг ли нам.
Друзья тряхнули друг другу руки и уселись на табуреты. Трубников без предварительной подготовки сразу начал лобовую атаку:
— Скажи честно, из того, что ты мне рассказал, где правда, а где ложь?
— Все правда! — коснулся сердца Колесников. — Клянусь, что не соврал ни слова.
Трубников пристально вгляделся в вечно бегающие зрачки друга и увидел в них неподдельную тревогу. Похоже, что он был искренен.
— Тогда скажи, после того, как ты бросил тело в пруд, ты сразу уехал?
— Да нет же! Я тебе рассказывал, — встрепенулся Колесников. — Я только собрался сделать ноги, как вдруг услышал, что к пруду едут машины. Я тут же дал задний ход и заехал за будку.
— И долго ехали машины.
— Минуты две.
— И все это время прорубь была в поле твоего зрения?
Глаза Колесникова округлились до невероятных размеров.
— Не понимаю, к чему ты клонишь?
— Ну мог за это время Олег вылезти из пруда?
Колесников испуганно отпрянул и перекрестился.
— Окстись! Ты с ума сошел! Он был мертвым и уже даже застывшим. Я его трогал через мешковину. Да если бы ему и удалось вылезти, куда бы он потом делся? Остался лежать на льду?
— А сколько времени купался мэр?
— Минут пятнадцать, не больше. Он сплавал туда и обратно, обтерся полотенцем, и они уехали.
— Ты уехал следом?
— Нет. Я был там еще около двух часов или даже трех.
— Зачем? — поднял брови Трубников.
— Переживал. Опустился на корточки и как бы задремал. А потом, знаешь, — глаза Колесникова сделались шальными, — мне показалось, что в проруби кто-то плещется. А потом я услышал шаги. И вдруг после этого меня кто-то тронул за плечо. И я проснулся. Открыл глаза — никого.
— Это все ерунда! — отмахнулся Трубников. — Через пятнадцать минут и здоровый человек не выберется из проруби, не то что с двумя пулями в башке.
Трубников замолчал и задумчиво уставился в пол.
— Знаешь, вчера я расковырял заднее сиденье твоей «БМВухи» и действительно нашел в нем пулю от револьвера. Ты стрелял из револьвера?
— Да, из револьвера, — кивнул Колесников. — Американского. Купил у одного чеченца. А ты что же, до сих пор мне не верил? Не верил, что я грохнул Олега?
Трубников поднял на товарища глаза и увидел в лице отчаяние.
— Как я мог поверить в этот бред, когда Олег жив?
Глаза Колесникова снова сделались шальными. Он втянул голову в плечи и испуганно прошептал:
