– Я не знала тогда, что это «стандартное место знакомств», я просто решила купить еду по дороге.
– Ну да, и села рядом, и сама заговорила.
– А что такого? Ты выглядел вполне прилично, был один, явно скучал. Почему бы не поговорить с соседом по барной стойке? Да ты сам меня удивил, когда вызвался проводить домой.
– А ты никогда не думала, почему я вообще оказался в «Харви Нике»? Я случайно зашел, вообще не хотел ни с кем общаться. Всё, что случилось, вообще для меня не типично. Я не собирался начинать новые отношения.
– Это не отношения, Джон. Это просто роман, affair.
– А тебе хорошо со мной? И даже ничего, что я женат?
– Джон, ты женат, и это факт. Это не хорошо и не плохо. У тебя своя жизнь, у меня своя.
– И ты не ревнуешь меня к моей семье?
– Я понимаю, что ты одновременно играешь на нескольких досках. Мне безразлично, что происходит на досках других. Лишь бы на моей доске ты играл по правилам и с уважением ко мне. Конечно, мне иногда хотелось бы побыть с тобой в выходные, по уик-эндам мне иногда одиноко. Но это же не причина чувствовать себя несчастной. Знаешь, чего мне по-настоящему хочется? Пойти с тобой на длинную, ленивую прогулку по Парку. Идти и шуршать осенними листьями, слыша их шорох и чувствуя запах. Знаешь, особенный запах осенних листьев – запах влаги, почвы. Грибной запах.
– Это я тебе обещаю.
Всю ночь он держал ее в объятиях, иногда просыпаясь, чтобы проворчать, что он ее не отпустит. Утром выяснилось, что он тихонько сбегал за свежими круассанами, пока она спала. Джон так беспафосно все делал! Он сказал, что теперь всю неделю будет занят, а ближе к выходным поедет навестить родителей в Ньюкасл.
Уик-энд с родителями в Ньюкасле под непрерывным проливным дождем, почти горизонтальным от ветра, как правило неизбежно вызывает обострение болезни и повышенную температуру, вообще-то возможна даже горячка. А в Лондоне Анна ждала его с приглашением на русскую алюминиевую гала-парти, где неизбежны были музыка всех сортов, вино, вкусная еда, уже не говоря о новых интересных знакомствах.
Анну знали многие, и, обойдя с короткими разговорами человек двадцать, а потом обстоятельно поговорив (при этом Джон был представлен и осмотрен с уважением – по крайней мере, к его габаритам) со вторым номером корпорации, которая эту гала-парти замутила, они сели за отдаленный тихий столик, поглощая устрицы и суши. Длинноногие девушки только успевали менять бокалы с шампанским. Их разговор, подогретый ознобом Ньюкасла, с каждой минутой содержал все больше подтекстов, но Джон оставался честным:
– Может, пойдем? И люди вроде начали расходиться, и мы можем сказать что-то, о чем завтра пожалеем.
Они вышли в мокрый ноябрьский вечер. Анна была в коктейльном платье, поэтому надела в тот вечер норку, которую вообще-то недолюбливала. Джон свистнул кэбмену.
Через несколько минут они открыли дверь квартиры, и Джон схватил ее на руки, отнес на кровать и, не позволяя ей снять меха, брал и брал, выходя за все границы, за все условности…
Потом она улетела в Москву, а он – в Гамбург, оттуда в Мадрид. Их тексты становились все более глупо-горячечными, по телефону она несла чушь, как не могла снять сапог из-за сломанной молнии, а Джон это слушал. По приезде Анна текстанула, что она дома, но вообще-то надо на работу – был только полдень. Джон ответил: «Если пойдешь, обратно не выберешься. Я постараюсь рано». Он пришел в четыре. Они гуляли, хохотали, сели в отеле Grosvenor House выпить, зашли в картинную галерею, поужинали, потом была еще одна волшебная ночь.
А утром он ушел, сказав, что следующую неделю его в Лондоне не будет.
Глава 15
Весь дождливый уик-энд в Ньюкасле Джон не находил себе места. Он не часто выбирался к родителям, это всегда было событие, он устраивал им маленький (или большой) праздник. А тут еще приехал его брат. Они повели отца в паб: отца недавно прооперировали, он прошел химиотератию, был, конечно, подавлен. Джон хотел поддержать его, они шутили, подтрунивали над его повязкой на лице. Каждый раз, когда Джон вспоминал Анну, он чувствовал электрический разряд, это острое, жгучее ощущение ее кожи, тела в своих руках. Она была где-то рядом. Подобное с ним происходило впервые, и это ощущение пугало. Одри приехала только в воскресенье к ланчу, показаться и отвезти его домой.
За столом Джон впервые никак не мог настроить этот семейный оркестр на праздник. Он виновато посматривал на мать, в глазах которой читалось понимание, что с сыном что-то происходит. После ланча он захотел полчасика перед отъездом с глазу на глаз поговорить с отцом, ободрить его уже серьезно. Вместо этого он вдруг почувствовал жгучую потребность немедленно позвонить Анне, услышать ее голос. Он пробормотал отцу, что обязательно должен проверить электрику в его машине, это дало ему возможность скрыться в гараже. Анна не ответила, а ждать он не мог. «Мне тоскливо, когда ты не рядом», – написал он. Распрощавшись со стариками, которые были явно не в праздничном настроении, да и дождь проливной, они с Одри сели в машину.
– Я тебя не видела целую неделю, ты позвонил ровно раз, а на мои звонки не отвечал. И сегодня ты сам не свой. Но я все понимаю: эти уик-энды со стариками высасывают из человека всю энергию. Ясно, что надо их навещать, но это о-очень депрессивно. Рада, что все уже позади. Будем дома через три часа. Я пригласила Лизу с Саймоном на ужин, чтобы ты как-то развеялся. Ты же не устал, правда? Все-таки все выходные сидел со стариками, наверное, отдохнул. А теперь тебе не повредит немножко взбодриться. И дождь льет не переставая…
Она говорила и говорила. Джон смотрел на дорогу. Он включил музыку, потом переключил на футбольный репортаж. Одри всё пыталась его расшевелить, он ссылался на дождь и трафик. Ему хотелось быть одному и только наслаждаться мыслями об Анне. Слова «грезить» в его лексиконе не было, но именно этим он и занимался. Он думал, как она нетребовательна, как с ней легко… Но почему она говорит: у нас не отношения? А что у них тогда? Как она это видит? Джон хотел скорей добраться до Лондона, чтобы понять.
Наутро он не мог дождаться, когда Одри отправится в свою клинику. Едва за ней закрылась дверь, написал Анне: «Я так устал от этого дождя. Завтра солнышко вернется в мою жизнь?»
Он радовался, встретив ее на следующий день, радовался на алюминиевой гала, хотя наутро у него было не только физическое, но и эмоциональное похмелье, ведь он так «улетел», что чуть было не признался ей в любви. Он даже радовался, что Анна уехала, но как только она приземлилась, уже рвался к ней.
Отговорив ее ехать на работу, он мгновенно свернул все дела, окоротил Джулию, которая опять пришла и уселась в его офисе, настроенная на длинную беседу, и помчался на Бэйсуотер. Это что, crush? Он всю жизнь держал романтические сюжеты под контролем, а сейчас делал непонятные вещи.
Вскоре пришел первый кризис. Ничего необычного – одинокие уик-энды приходили во все больший контраст с горячечными буднями, полными встреч, счастья, звонков, цветов. По уик-эндам стало тоскливо. Мысли о самодостаточности и независимости не помогали. Хотелось позвонить Джону, но было нельзя. Анна боролась с этими настроениями, зная их разрушительную силу, но потом как-то повелась на то, что уж Джон-то – с его пониманием, с его уважением к требованиям игры, ибо только они поддерживали, питали игру как таковую, – должен сразу понять, что ей на этой дистанции стало не хватать дыхания, и помочь обрести новое. Да, еще он написал ей: «Буду очень стараться, но боюсь, что на этой неделе не сможем встретиться». Это она уже раньше слышала и не раз, и все аналогии только усугубили ее состояние. В общем, повелась и послала из такси по дороге на работу текст: «Мне тоскливо, и кажется, что весь мир меня только имеет и имеет». Он позвонил тут же.
