— Следующий военный совет проводим у тебя, — тихо, но жестко проговорил Асакава.
— Ладно, ладно. Понял.
В глазах Рюдзи была усмешка.
Едва Рюдзи скрылся за дверью, Асакава первым делом посмотрел на большие напольные часы в столовой — подарок друзей на свадьбу. Медленно покачивается маятник в форме ярко-красной бабочки. Двадцать одна минута одиннадцатого… Сколько раз за этот день он уже смотрел на них? Как ни крути, а время покоя не дает. Прав Рюдзи — ночь пройдет, и останется всего пять дней. Кто знает, удастся ли разгадать, что было там, на кассете? На душе было прескверно: так, наверное, чувствует себя раковый больной в ожидании операции, вероятность успеха которой стремится к нулю. Асакава до сего времени думал, что при обнаружении рака врач должен уведомлять пациента. Но чем все время пребывать в таком состоянии, пожалуй, уж лучше ничего и не знать. Кое-кто, конечно, в ожидании конца сделает все, чтобы с шиком прожечь остаток жизни, но Асакаве такие художества не под силу. Ладно, если сейчас. А что делать, когда останется один день, час, минута? Нет никакой уверенности, что удастся сохранить самообладание. Становится понятным, что, несмотря на отвращение, привлекает его в Рюдзи. У парня редкая, прямо-таки уникальная душевная мощь. Асакава живет втихаря, поглядывая на окружающих, а Рюдзи, в противовес ему — птица свободного полета со своим богом, нет… дьяволом-хранителем в груди. Такого на испуг не возьмешь. Асакава же мог перебороть страх и разбудить в себе волю к жизни только в те минуты, когда вспоминал о жене и дочке, которые останутся одни после его смерти. Вот и сейчас он встрепенулся, забеспокоился и тихонько заглянул в дверь спальни, чтобы убедиться, как они там. Спят себе — сладко, как ни в чем ни бывало. Дрожать от страха было некогда, Асакава позвонил Ёсино, и выложил ему все, что произошло, справедливо полагая, что если отложит дело в долгий ящик — потом сам пожалеет.
3
13 октября, суббота
Всю неделю он мечтал об отгуле, но решив, что чем без толку рассиживаться дома, полезнее будет в полной мере задействовать всю мощь фирменной информационной системы для расшифровки содержимого кассеты, несмотря на формальный выходной, Асакава вышел на работу. Разумнее всего считалось признаться во всем главному редактору и на время получить послабление по работе. Если заручиться помощью главного, остальное — дело техники. Проблема в том, поверит он или нет. Если опять сунуться к нему с этими «случайными» совпадениями — рассмеется в лицо, как пить дать. Даже если предъявить видео как вещественное доказательство, все распишут как подтасовку — мол, сам себя убедил. «И все же игра стоит свеч», — подумал Асакава. На всякий случай он сунул в кейс видеокассету. Интересно, как отреагирует главный, если ему ее показать? Или, даже нет: захочет ли он сам ее посмотреть? Ёсино вчера вечером явно поверил, когда услышал всю историю. В подтверждение этого, видео смотреть отказался наотрез и попросил никогда и ни за что ему его не показывать. Зато взамен предложил любую посильную помощь. Уж у кого, у кого, а у Ёсино есть все основания верить. Еще бы, он раньше всех нюхнул воздуха на месте происшествия, когда на префектуральной дороге Асина лицезрел трупы Ёко Цудзи и Такэхико Номи. Криминалисты тоже чувствовали атмосферу, понимали, что без нечисти не обошлось, но высказать это никто так и не решился. Неизвестно, поверил бы Ёсино, если бы сам не окунулся в это дело.
Так или иначе, в руках Асакавы была бомба. И если хоть мельком ее показать, помахать перед носом, припугнуть редактора, то можно надеяться хоть на какой-нибудь результат. Асакаву так и подмывало воспользоваться этой бомбой, так — из чистого любопытства…
С лица главреда Огури исчезла извечная надменная ухмылка. Он уперся локтями в стол и беспокойно бегал глазами, переваривая слова Асакавы. Четверо человек, предположительно посмотревшие видео в курортном коттедже ночью двадцать девятого августа, одновременно скончались при загадочных обстоятельствах ровно через неделю, точь-в-точь как было предсказано на видеопленке. Затем кассету нашел и унес на вахту администратор, где она мирно и провалялась, пока этого Асакаву не угораздило ее обнаружить и посмотреть. И он что, тоже через пять дней преставится? Как прикажете всему этому верить? Однако, смерть тех четверых — неопровержимый факт. Но как найти ему объяснение? Логичное и связное, разумеется…
Асакава смотрел на Огури сверху вниз, с весьма редким для себя выражением превосходства на лице. Он уже достаточно хорошо знал редактора, чтобы угадать его эмоции. Высчитав момент, когда измышления Огури достигли мертвой точки, он вытащил из кейса видеокассету. Нарочито демонстративно, словно доставал из колоды козырного туза.
— Если желаете, можете посмотреть… — провоцирующе небрежно произнес Асакава, покосившись на видеосистему у стоящего перед окном дивана. Было слышно, как Огури с усилием проглотил комок, подступивший к горлу. Даже не взглянув в сторону окна, он впился глазами в черный пластик лежащей перед ним кассеты и теперь пытался честно, не виляя, обратиться к самому себе.
…Хочешь смотреть — смотри хоть сейчас. Что тебе стоит? Просто, как всегда, с презрительной улыбочкой — ерунда, мол, — возьми кассету, засунь в видик, и все дела. Ну, давай, вперед!
Разум Огури приказывал телу повиноваться: «Все равно это полная чушь — бери и смотри! Посмотреть, значит не поверить словам Асакавы, верно? Сам подумай, если откажешься, то продемонстрируешь, что самым банальным образом купился на его россказни. Так что бери и смотри! Не ты ли у нас ярый сторонник современного научного взгляда на вещи? Не сосунок же какой-нибудь, чтобы привидений бояться».
Действительно, на девяносто девять процентов Огури не верил всей этой истории. Разве что чуть-чуть, самую малость, в глубине души сомневался: а вдруг правда… Ведь есть же, наверное, в мире сферы, куда еще не добралась современная наука. И покуда существует такая опасность, что бы там разум ни твердил, тело будет естественно сопротивляться. Головой понимаешь, а тело не слушается. При малейшей угрозе тело напрямую включит инстинкт самосохранения. Огури поднял голову и сухо сказал:
— Ну и? Чего ты от меня хочешь?
Асакава понял, что победил…
— Освободите меня от работы на время. Я хочу тщательнейшим образом изучить эту пленку. Прошу вас, войдите в мое положение. Все-таки, вопрос жизни и смерти…
Огури сидел с плотно закрытыми глазами.
— Статью писать станешь?
— Работа наша такая… По крайней мере, реальные факты нужно записать. Нельзя же, чтобы из-за нашей с Такаямой смерти все так и осталось неразгаданным. Само собой, печатать или не печатать, решать редактору.
Огури тряхнул головой.
— Ну, добро. А «топ-интервью» мы пока Палтусу поручим.
Асакава кивнул в знак благодарности и уже собирался убрать пленку в кейс, но тут какая-то шальная мысль побудила его снова положить ее перед редактором.
— А вы в это поверили, правда?
Огури только промычал, склонив голову на бок. Трудно сказать, поверил или нет, но капелька беспокойства все-таки есть… скажем так.
