Бойжер, не скрывая потрясения, обошел труп. Несмотря на то что под тентом казалось холоднее, чем в продуваемом морскими ветрами саду снаружи, труп ощутимо пованивал. Форрестер пожалел, что у них нет защищающих от запаха разложения масок.
— А вот и звезда, — сказал Бойжер.
Он оказался прав. Форрестер тоже обошел труп и посмотрел на него спереди. На груди убитого была вырезана звезда Давида; раны оказались даже глубже и грубее, чем на теле чудом спасшегося смотрителя.
— Мать твою… — повторил Форрестер.
Хейден, стоящий рядом с ним, улыбнулся — впервые за все утро.
— Ну, — сказал он, — я даже рад, что вы чувствуете то же самое. Я уж решил было, что это только на нас так подействовало.
Через три часа Форрестер и Бойжер пили горячий кофе из пластиковых стаканчиков в большой палатке, стоявшей перед главным входом в здание. Местные копы проводили в «замке» пресс-конференцию. Столичные офицеры остались вдвоем. Труп, пролежавший на газоне тридцать шесть часов, наконец-то увезли в лабораторию местного коронера.
Бойжер взглянул на Форрестера.
— Не сказал бы, что местный народ так уж дружелюбен.
Форрестер хохотнул.
— Если не ошибаюсь, у них до… чуть ли не до прошлого года был свой собственный язык.
— И еще кошки, — добавил Бойжер и подул на кофе. — Разве не здесь живут кошки без хвостов?
— Да. Мэнские кошки.
Сержант посмотрел сквозь проем в палатке на белое здание.
— Что же нашей банде могло здесь понадобиться?
— Один бог знает. И почему тот же самый символ? — Форрестер подлил себе кофе. — Что еще нам известно об убитом? Ты говорил с полицейским, который все это обнаружил?
— Конструктор яхт. Работал наверху.
— В воскресенье?
Бойжер кивнул.
— Да. Обычно по выходным здесь никого не бывает. Но он работал в свой выходной.
— Значит, ему просто не повезло?
Помощник отбросил прядь белокурых волос, все время стремившуюся прикрыть его голубые глаза.
— Как и тому типу с Крэйвен-стрит. Вероятно, тоже услышал шум.
— И спустился вниз. А наши милашки-убийцы решили разукрасить его и потом вкопали голову в землю, словно крокетные воротца. И держали, пока он не умер.
— Не сказать, что это по-дружески.
— А что на камерах наружного наблюдения?
— Ничегошеньки. — Бойжер пожал плечами. — Парень в шлеме сказал, что в камеры не попало ничего. Ни в одну. Ноль.
— Как и следовало ожидать. И с отпечатками пальцев, и со следами обуви. Тоже ничего. Эти парни безумные, но не безмозглые. Как раз наоборот.
Форрестер вышел из палатки и, смаргивая капли усилившегося дождя, принялся рассматривать дом. Тот был ослепительно белым, свежевыкрашенным. Просто дополнительный маяк для местных моряков, высокий замок прямо над молом и портом. Детектив окинул взглядом башенки, всмотрелся в окна с поднимающимися рамами. Ему хотелось понять, что же могло связывать старинный лондонский дом с другим зданием, по виду из того же восемнадцатого века, но расположенным на острове Мэн. И тут полицейского словно толкнуло. А что, если? Он прищурился. Что-то в здании было не так. Оно было ненастоящим — чтобы понять это, тех познаний в архитектуре, которыми обладал Форрестер, вполне хватало. Кладка выглядела чересчур аккуратно, а окна совсем новые — сделаны десять, от силы двадцать лет назад. Дом стилизован под старину, причем не слишком искусно. И, решил детектив, не исключено, что убийцы это понимали. Современный интерьер внутренних помещений остался совершенно нетронутым, лишь сад перекопан. Наверняка налетчики снова искали что-то. Но внутрь даже не сунулись. Судя по всему, они знали, где не нужно искать.
По-видимому, они вообще знают довольно много.
Форрестер поднял воротник, чтобы укрыться от холодных дождевых капель.
14
Когда они сели в лендровер Кристины, уже темнело. Начался час пик. Проехав всего несколько сотен метров, машина намертво застряла в пробке.
Кристина откинулась на спинку сиденья и вздохнула. Включила радио, выключила. Потом взглянула на Роба.
— Расскажите о Роберте Латрелле.
— В смысле?..
— О работе. О жизни. Что хотите…
— Ничего интересного.
— И все же.
Он очень коротко поведал о том, как прожил последние десять лет. О том, как они с Салли поспешили родить ребенка; о том, как выяснилось, что у супруги есть любовник; о неизбежном разводе.
Кристина внимательно слушала.
— Вы все еще сердитесь? Из-за всего этого?
— Нет. Причина во мне, не в ней… Я хочу сказать, тут много моей вины. Я вечно в разъездах, и жене было одиноко… Вообще-то я очень уважаю Салли.
— Простите?
— Она учится на юриста. Для этого требуется характер и ум. Чтобы начать новую карьеру, когда тебе за тридцать. Я восхищаюсь ею. Никаких обид. — Он пожал плечами. — Мы разошлись просто потому, что слишком рано поженились.
Кристина кивнула. Потом спросила о родне. Он так же коротко рассказал о своих ирландских и шотландских предках, об их эмиграции в Юту в тысяча восемьсот восьмидесятом. О мормонах.
Лендровер наконец тронулся с места. Роб взглянул на спутницу.
— А вы?
Машин стало заметно меньше. Женщина с силой нажала на педаль газа.
— Французская еврейка.
Роб уже давно догадался об этом по ее фамилии: Мейер.
— Половина моих родных погибла во время холокоста. Но половина уцелела. Французские евреи сравнительно неплохо пережили войну.
— А родители?
Выяснилось, что мать Кристины занимается наукой в Париже, а отец был настройщиком роялей. Он умер пятнадцать лет назад.
— Если честно, я не думаю, чтобы он так уж рвался настраивать эти самые рояли. Просто рассиживался в своей квартире в Париже. Трепался.
— Точь-в-точь как мой папаша. Только он к тому же был большой скотиной.
Кристина покосилась на него. Ограниченное рамой окна небо переливалось разными цветами, от пурпурного до сапфирового. Роскошный пустынный закат. Машина уже довольно далеко отъехала от Шанлыурфы.
— Вы говорили, ваш отец был мормоном?
— Был и есть.
— Я однажды побывала в Солт-Лейк-Сити.
— Да ну?
— Мы работали в Мексике, в Теотиуакане. Я получила отпуск и отправилась в Штаты.
— В Солт-Лейк-Сити? — рассмеялся Роб.
— В Юту. — Она улыбнулась. — Сами ведь знаете: каньоны, парк Арки…[12]
