поверхности картинки. Зато сам муравей преодолеть барьер вполне способен, если ему хватит решимости для этого. Что он найдёт по другую сторону? Продолжение картинки! Однако при этом он окажется совсем в иной двумерной вселенной, с иными физическими законами. Например, время там будет идти иначе». — «Хотите сказать, что наше трёхмерное пространство оказалось «наклеенным» на грани четырёхмерной фигуры?» — «Отчего же четырёхмерной? О размерности объекта у нас нет ни малейшего представления». — «И что нам делать? Можно как-то «отклеиться» от этой аномалии?» — «Боюсь, для муравьёв, живущих на гранях, такой возможности нет. Но давайте фантазировать дальше. Если зоны — грани, а барьеры — рёбра, то где-то должна быть вершина, куда они сходятся. Логично предположить, что такой вершиной, угодившей в наше трёхмерное пространство, является нулевая точка. А теперь самое интересное...»
Лазаренко принялся поспешно отделять следующий склеившийся листик. Уголок надорвался, пополз, расслаивая бумагу, ставя жирный крест на надежде прочесть продолжение. Самое худшее, что намертво склеились не два, а сразу три листика. Далее шли чистые страницы. Интервью закончилось.
Он взглянул на спутника, развёл руками. Но того отсутствующая концовка ничуть не огорчила.
— Этот старик гений. Построил такую неожиданную версию, опираясь исключительно на логику и собственные предвидения. Жаль, что он жил в низкой зоне и остался не востребован.
— Хочешь сказать, ваши учёные пришли к таким же выводам?
— Почти.
Они помолчали. Наконец Илья произнёс осторожно:
— Так вот зачем вы тащили туда водородную бомбу. Вы впрямь рассчитывали, что взрыв в нулевой точке повернёт «наклеивание» вспять?
Лаугесен улыбнулся, качнул головой. Отрицательно.
Архипелаг Чагос, нулевая точка
Барьер между второй и первой зонами Илья преодолевал, лёжа на диванчике в каюте, и едва они вынырнули из перламутровой субстанции, приклеил на запястье две заранее приготовленные липучки. Адаптин можно было не экономить, — в запасе имелась целая упаковка, на одного хватит с избытком. Наверное, благодаря этому тошнота, головокружение и тремор оказались не многим сильнее, чем после предыдущего перехода. Тем не менее, он сутки отлёживался, предоставив Лаугесену нести все вахты подряд, — благо, погода тому способствовала: устойчивый восточный ветер гнал яхту крутым бакштагом. Лишь отдохнув как следует и ощутив, что силы возвращаются, Илья вышел на палубу.
Виктор стоял на носу яхты, рассматривал горизонт в бинокль. Обернулся, сообщил вместо приветствия:
— Ты вовремя. Посмотри.
Илья хотел было подойти к нему, но Лаугесен остановил взмахом руки. Сам подошёл к кокпиту, положил бинокль на палубу, отодвинулся. Не удержавшись, Илья съязвил:
— Не бойся, я не чумной.
— Зато я «зачумлённый», — без тени улыбки ответил Виктор. — Забыл, что случилось с Хелен?
Илья поморщился от неприятного и несвоевременного напоминания, но промолчал. Взял бинокль, всмотрелся. Слева по борту над водной гладью тянулась еле различимая полоска зелени.
— Диего-Гарсия, — пояснил Лаугесен, предвидя вопрос.
— Мы уже на месте?!
— Почти. Осталось километров сто до Большой Банки. Мы молодцы, вышли точно на цель.
Илья повернул бинокль прямо по курсу. Водная гладь до самого горизонта.
— Там ничего нет, — сообщил.
— А что ты ожидал?
— Если осталось всего сто километров, мы должны увидеть барьер. Получается, нулевой точки не существует, ваши учёные ошиблись? Хелен погибла зря... Все погибли зря!
— Не спеши с выводами, — оборвал Лаугесен. — Ты как себя чувствуешь? Сможешь посидеть пару часов на вахте? Мне надо подготовиться к встрече.
Он ушёл в каюту, оставив Илью одного.
Остров Диего-Гарсия скрылся за горизонтом и больше ничего не напоминало, что их путь близится к завершению. Лишь океан, одинаковый во все стороны света.
А затем океан изменился. Многокилометровая толща воды под яхтой расступилась, пропуская к поверхности сказочный сад. Закаменевшие деревья и причудливые кустарники всевозможных форм, цветов и размеров переплетались ветвями, наслаивались друг на друга террасами, образовывали гроты и ущелья. Не деревья — кораллы! И бесчисленные стаи рыб между ними: полупрозрачных, пятнистых, продольно- и поперечнополосатых, синих, алых, зелёных, канареечно-жёлтых, чёрных... Но не это было самым удивительным.
— Я вовремя, — раздался за спиной голос Лаугесена. — Вот теперь мы действительно на месте.
— Вода голубая... — ошеломлённо пробормотал Илья.
— А небо ты видел?
Повинуясь вопросу, Лазаренко запрокинул голову. Небо над ними тоже было голубым. Круглая прореха в перламутровом куполе расширялась с каждой минутой, с каждой пройдённой сотней метров. Края её раздвигались, опускались. Засияло, освободившись, почти забытое солнце. И в лучах его сверкнуло нечто, висевшее над поверхностью океана.
— Убираем парус, — скомандовал Лаугесен. — Подойдём на моторе.
Сначала Илья думал, что до артефакта многие километры, что он огромен. Но это оказалось иллюзией. Объект походил на замысловатую спираль, накрученную на бутылку Клейна. При этом объёма в нём не было. Словно кто-то умудрился нарисовать плоскую картинку в трёхмерном пространстве так, что взглянуть на неё под углом не получалось, она оставалась анфас. Объект выглядел настолько неожиданным и неуместным, что и вообразить его казалось невозможным. Но вместе с тем что-то в очертаниях виделось знакомое.
Лаугесен прошёл на нос яхты.
— Что ты собираешься делать? — озабоченно спросил Илья. — Ты знаешь, что это?
— Ты же читал блокнот. Собственно, твой астрофизик ошибся в одном: в наше пространство угодила не одна, а две точки многомерного тела.
— Хочешь сказать, где-то в Гренландии находится ещё одна вершина, такая же, как эта?
— Нет, не вершина. Вторая точка... ладно, давай воспользуемся аналогией старика. Если в процессе «наклейки» под картинку попадёт пузырёк воздуха, то образуется дефект, искажение, не подчиняющееся законам этой плоскости. Пузырёк может двигаться по грани, переходить на соседнюю. А что случится, когда он доберётся до края картинки?
— Картинка отслоится от поверхности, — понял Илья.
— Верно. Этот «пузырёк» — я. Чем ближе я подхожу к вершине, чем сильнее разница между моим временем и временем зоны, тем опаснее я становлюсь для окружающих, тем больше энергии аккумулируется во мне. Это ведь не случайно, верно?
— И... ты надеешься, что сможешь «оторвать» наше трёхмерное пространство от этой штуки?
— Понятия не имею! Сейчас узнаем.
Он ухватился за форштаг, подался вперёд, протянул руку навстречу приближающемуся артефакту.
Илья вдруг понял, почему спираль казалась знакомой. Такую же ему показывал Лаугесен-старший в Рейкьявике, только та опутывала сферу, а эта — совсем иной объект. И ещё одно различие: туллейцы раскрасили голограмму во все цвета радуги. Здесь спираль была золотистой. Вернее, усеянная бегущими золотистыми
