за неё? И то сказать, силы у старого Луиджи были уже не те, что в прежние годы.
У маленького сына Луиджи, которого, кстати сказать, тоже звали Луиджи, была одна радость: сидя за шатким столом, мастерить кораблик из сосновой чурки. В рассохшиеся доски стола навсегда привычно въелся запах сырой рыбы, а острый отцовский нож с треснутым черенком был его верным товарищем.
Маленький Луиджи смастерил отличный кораблик. Стройными были точёные мачты, высокая корма украшена искусной резьбой.
— У меня руки что клешни старого краба. Пальцы еле гнутся, не набьёшь табаком трубку. А у тебя, сынок, золотые руки, — гладил по голове сынишку старый Луиджи, и вьющиеся волосы мальчика цеплялись за корявую ладонь рыбака. — Когда-нибудь ты ещё прославишься, сынок, вот увидишь. Только где взять денег, чтобы отдать тебя в ученье?
И вот однажды, застилая низкое вечернее солнце, на пороге убогой рыбацкой хижины появился сеньор Мафиозо Бандитто, чей мрачный и пронзительный взгляд внушал ужас всякому, кто был должен ему хоть одно сольдо. Чёрным, словно обугленным показался он старому Луиджи, когда неожиданно встал тот на пороге его дома.
— Дьявол… истинный дьявол… — прошептал, попятившись, старый рыбак.
За рукав сеньора Бандитто цеплялась его маленькая дочь Джина.
Её сверкающие чёрные глазёнки быстро обежали тёмные стены, низкий прокопчённый потолок. Она невольно подобрала край шёлковой юбки, теснее прижалась к отцу.
— Ты столько задолжал мне, что тебе, пожалуй, не расплатиться до конца своих дней, — брезгливо осмотревшись, сказал сеньор Мафиозо Бандитто. — Я бы мог засадить тебя в тюрьму, да какой мне от этого прок? К тому же я всегда рад случаю сделать доброе дело. Я милосерден, чёрт побери, и ты сможешь в этом убедиться. Так что я всего-навсего забираю себе твою лачугу. Ну и заодно всё, что в ней есть. Теперь это всё моё, слышишь? Я уже прибрал к рукам весь посёлок. Давно пора снести эти жалкие домишки. Я построю здесь дорогие отели для богачей. И деньги потекут в мои карманы рекой, а не тоненьким ручейком. А ты убирайся отсюда со своим мальчишкой. Да поживее. Солнце уже садится. Тысяча дьяволов! Я слишком добр и жалостлив, и мне горько будет думать, что ты бредёшь один с ребёнком ночью по опасной тёмной дороге.
Старый Луиджи низко опустил голову. Он знал, что молить сеньора Мафиозо Бандитто о сострадании так же бесполезно, как ему, бедняку, искать у себя в карманах золотую монету. Что пользы искать то, чего нет?
— Уйдём отсюда. Ни о чём не проси этого сеньора, — сказал маленький Луиджи, словно прочитав его мысли. Мальчик взял отца за руку, другой рукой он крепко прижал к груди самодельный кораблик.
Старый Луиджи тяжело и хрипло вздохнул. Он сделал несколько шагов к двери, и видно было, с каким трудом давался ему каждый шаг.
— Отец… — тихонько сказала Джина и замолчала.
— Что, что, моя девочка? — наклонился к ней сеньор Мафиозо Бандитто.
— Отец… — повторила Джина. Её нежное личико, казалось, светилось в низкой тёмной комнате. — Ты сказал, что здесь всё твоё. Да? Это правда?
— Да, моя радость, всё, всё моё, — кивнул сеньор Мафиозо Бандитто. — Только не измажь своё платьице, дитя, оно такое свежее и нарядное. А здесь всюду грязь и рыбья чешуя.
— Тогда почему он уносит это? — Джина глазами указала на деревянный кораблик. — Ведь он тоже твой.
— Зачем тебе бедняцкая игрушка? — скривил губы сеньор Бандитто. — Разве мало у тебя дорогих кукол?
— Хочу кораблик! Хочу! — Джина упрямо тряхнула блестящими чёрными кудрями.
— Фантазёрка ты, — улыбнулся сеньор Бандитто девочке.
Он подошёл к маленькому Луиджи и грубо вырвал кораблик из его рук.
— Может, ты хоть теперь улыбнёшься, дочка? Ты только посмотри на этого маленького зверёныша. Глаза у него так и горят.
Но Джина и на этот раз не улыбнулась.
Эта девочка никогда не улыбалась, что порой всё же несколько смущало нежных родителей, сеньора и сеньору Бандитто.
— Джинетта, красавица, ну, улыбнись хоть разок! — частенько говорили они, лаская девочку.
И всё-таки она никогда не улыбалась.
Джина схватила кораблик и выбежала из тёмного домика рыбака. А маленький Луиджи, не выдержав, рыдая, прижался к старой куртке отца, затвердевшей и горькой от морской соли.
Вечером Джина приделала к мачте корабля пиратский флаг. Нарисовала на нём оскаленный череп и скрещённые кости.
Сеньор Мафиозо Бандитто на цыпочках подошёл к ней, встал за её спиной.
— Чем это ты занимаешься, дитя? Что-то тебя весь вечер не слышно, — сказал сеньор Бандитто.
— Я теперь пиратка, отец, — серьёзно ответила девочка. — Я плаваю по морям, граблю корабли и забираю себе всё, что мне понравилось. Ты ведь тоже так делаешь, правда, папочка? Только ты на земле, а я на море.
Сеньор Мафиозо Бандитто бережно коснулся губами высокой причёски Джины, так осторожно, чтобы она этого даже не почувствовала.
— Ты верно рассудила, моя радость, — растроганно сказал он. — Если все богатства разделить поровну, то у всех будет понемножку. Что ж тут хорошего? Гораздо лучше, если всё собрать в одни руки. Запомни мои слова, дочка: «Чем меньше у других, тем больше у нас, и никаких переживаний!» О, эти слова звенят, как золотые монеты. У них блеск золота и его тяжесть…
Скоро кораблик надоел Джине, и она забросила его в угол, в груду игрушек. Там разыскал его породистый щенок, любимец сеньора Бандитто. Глупый щенок решил, что кораблик только для того и создан, чтобы точить об него зубы.
Потом однажды Джина всё-таки вспомнила о кораблике и пустила его в море, в час прилива. Ветер надул грязные, рваные паруса. Но флаг с черепом упрямо развевался на мачте.
— Плыви, плыви, мой кораблик! — крикнула ему вдогонку Джина. — И пусть пираты Бери-Отнимай-Хватай распивают грог на твоей палубе. О-хо-хо, какие у них ножи! Какие страшные рожи! Но всё равно они меня боятся, потому что я атаман пиратов, я, Джина Улыбнисьхотьразок!
Теперь вы всё знаете, друзья мои! Теперь для вас уже не тайна, откуда взялись пираты на Чёрном острове.
Кораблик маленького Луиджи, в днище которого бестолковый щенок прогрыз дыру, с трудом доплыл до Чёрного острова и, налетев на подводную скалу, тут же пошёл ко дну.
Кстати скажем, что пираты всю дорогу пили
