печальной. — Но мы могли бы пойти на концерт в субботу вечером, если хочешь.
Он перевернул телефон экраном к ней, чтобы показать ей рекламную информацию о концерте в соседнем концертном зале.
Она прочитала заголовок и остановилась. Это был концерт, где солировал гобоист. Это был ее инструмент. Она подняла голову и увидела выжидательное выражение на его лице.
— Откуда ты знаешь?
— Видел чехол с инструментом в твоей квартире, — ответил он. — На книге о музыке твое имя написано на обложке. Твоя сдержанность удивляет меня. Почему ты не упомянула об этом? Ты рассказала мне все об Офелии, но промолчала о своих собственных мечтах, Этти.
— Ты называешь меня сдержанной? — Она задохнулась от возмущения — Я рассказала тебе о моем бывшем женихе, моей матери…
— Но не о твоей музыке. Почему?
Потому что это была ее тайная детская мечта, и ей пришлось ее похоронить. Как он понял, что это было важно? Он умел читать чужие мысли? Но это было невозможно, потому что она никогда не думала о музыке в последние годы — ей было больно вспоминать. То, что он обнаружил ее давно похороненную под грузом обстоятельств мечту, было поразительно.
— Ты хочешь играть сейчас? — спросил он, все еще пристально наблюдая за ней.
Ее сердце сжалось. Стоит ли открывать ему все свои секреты?
— Слишком поздно. Прошло много времени с тер пор, как я перестала играть.
— Мы могли бы превратить один из залов в музыкальную комнату. Ты могла бы играть снова.
— Нет. — Она тихо рассмеялась, чтобы скрыть свою грусть и смущение. По правде говоря, ей даже думать не стоило о том, чтобы когда‑то начать играть снова.
— Я не была особенно успешна. Я перестала заниматься, когда мама заболела и я устроилась на неполный рабочий день. Я не играла годами.
— Но ты явно хорошо играла, — сказал он задумчиво. — Эта музыка чрезвычайно сложная.
— Ты читаешь ноты?
— Конечно, — кивнул он.
«Конечно». Вероятно, он и говорил более чем на двух языках, только она еще не знала этого. Нечестно было то, что он знал о ней все, а она знала о нем так мало. Он даже не оставил никаких подсказок в своем собственном доме — здесь ничего не говорило ей о его личных предпочтениях.
— Так на каком инструменте ты играешь? — спросила она, решив добиться ответа.
— Пианино. Обучаться инструменту в школе было обязательно.
— Ты учился в школе‑интернате? — Она взглянула на него искоса, почти боясь, что если он перехватит ее взгляд, то снова замолкнет.
— Да.
— В подростковом возрасте? — Ее любопытство не знало покоя. Интересно, какими были его родители на самом деле? У него не было их фотографий в доме. Они действительно не были близки? Они действительно видели друг друга раз в полгода или около того? Он всегда был таким замкнутым?
— Я начал там учиться, когда мне было восемь лет, — резко заявил он. — Там было хорошо.
Она ждала, но он больше ничего не добавил.
— Это хорошо и для Офелии, — сказала она через некоторое время. — Она получает образование и у нее будут возможности, которые она просто не могла бы получить где‑то еще.
Но Этти очень скучала по своей сестре. Если бы она выиграла стипендию в дневной школе в городе, это было бы намного лучше. Она прикусила нижнюю губу, думая о будущем образовании своего ребенка.
— Я не хочу, чтобы наш ребенок ходил в школу‑интернат, — сказала Этти со спокойной убежденностью. Было бы очень плохо, если бы в отношении образования Леон придерживался каких‑то традиций, уходящих в Средние века.
— Я не отправлю своего ребенка. Мне все равно, насколько хорошей может быть школа, такие же хорошие школы можно найти и здесь.
Ее решимость и убежденность в своей правоте напомнили Леону, как она защищала собаку в тот день, когда они встретились. Он понимал, почему у нее смешанные чувства к школе‑интернату — она явно скучала по своей сестре. Но она не знала, что для него школа‑интернат была благословенным спасением. Там было намного безопаснее и счастливее, чем в его собственном доме.
— Хорошо, — ответил он, пытаясь подвести черту под этой темой. — Мы выберем школу здесь.
Он не хотел думать о предстоящих годах. Сейчас были не самые простые времена. Она догадалась правильно: обычно он работал каждый день, как будто это был понедельник. Но теперь она была здесь, и да, она права: быстрые перемены могут быть роковыми.
После окончания школы Леон жил один. Он понятия не имел, как жить с кем‑то в одном доме. Леон недоумевал, что будет делать с Этти все выходные. Сольный концерт гобоиста был счастливой случайностью, и в основном он хотел увидеть ее реакцию на его предложение. Теперь ему стало невероятно любопытно. Эта женщина очаровала его.
Леон увидел, как от радости ее лицо заиграло красками, а глаза заблестели. Она была полна сил и энергии жить и работать дальше.
Планы на выходные были неуместны. Внезапно у него не осталось лишних мыслей ни о прошлом, ни о будущем. Его насущная потребность была слишком сильной.
Он притянул ее к себе. Леон не знал, как еще снять сильное давление, разрывающее его грудь.
Он просунул руку в ее блестящие волосы и откинул голову назад, обнажив ее красивую шею. Мягкие губы раздвинулись, глаза манили. Он только искал в них ее согласие — и увидел его.
Этти могла показаться уязвимой, но она была сильной. Он наклонил голову и поцеловал ее крепко и глубоко, выпуская в нее всю страсть и вожделение. Она была поглощена страстью. Он опустился на колени, решив подарить ей каждую секунду удовольствия, которое мог. Ничто другое не имело значения. Только сейчас. Здесь. Ее удовольствие, ее вздохи.
Леон обхватил ее полные груди и, зная, какие они нежные и чувствительные, ласкал их, пока не почувствовал, что Этти нуждается в большем.
— Прислонись ко мне, — пробормотал он, чувствуя дрожание ее тела.
Она прижала руки к его плечам для равновесия, ее ноги расправились настолько широко, насколько они могли, стесненные трусиками, которые он стянул наполовину. Леон наслаждался ее дрожью, ее отчаянными криками. Это было то, что он хотел. Леон прижался к ней губами еще ближе и вобрал ее пылающую точку в себя.
Этти проснулась поздно и увидела на подносе рядом с кроватью свежий сок, крекеры и нарезанные фрукты. Она улыбнулась с сожалением. Леон был, как всегда, внимательным и умел предугадать почти все ее потребности. Она не осмеливалась вспоминать о тех безумных моментах прошлой ночи, когда он встал на колени
