как громоздкий нож соскальзывал с гладкой доски, нитки всегда путались и даже элементарная вышивка, к которой он тоже сумел приобщиться, не была похожа на вышивку. Как он понял чуть позже, все, что связано с рукоделием, было не про него. Раздражало. Бесило. Портило все настроение.
Все бы еще ничего, но преподаватель домоводства своими криками и руганью отбил даже желание что-либо исправить. Из-за одного неправильного стежка он делал такое выражение лица, как будто застал Этьена с окровавленным ножом у горы трупов.
Домашняя работа пополнила список тех вещей, к чему Этьен не был приспособлен. А не приспособлен он был ко всему курсу школьной программы. Он не был дураком. Но для того, чтобы хорошо учиться, нужно хотя бы иногда пытаться этим делом заниматься.
Улица оказалась интересней.
В приюте были примерные дети, но их было очень мало. Всем хотелось казаться взрослее, самостоятельней, лучше, чем другие. Из-за этого Этьен в тринадцать лет впервые закурил, поддавшись на «слабо». Дело происходило на небольшом заднем дворе здания приюта. Двор был окружен высоким сетчатым забором, через который даже перелезть было нельзя. Зато там росли дикие яблони, и заросли их были довольно обильны, чтобы суметь спрятать детей от воспитателей.
В этих зарослях он нашел себе компанию из ребят постарше его.
Тогда, годам к четырнадцати, об интересе к домоводству не могло быть и речи. Краска для волос, тонкие сигареты и потрепанные эротические журналы были намного интересней. В конце концов, быть на вершине того мира, в котором оказался, было самым почетным. А знания и хорошая учеба не сильно и ценились. Ни в пятнадцать лет, ни в двадцать один.
Потом появился Сэм. Первый, кому он позволял обнимать себя или мять в темном углу не из-за желания покрасоваться перед другими, а именно из-за желания. Сэма он любил. И считал свою любовь тем, о чем им так часто рассказывали на уроках литературы. Этьен жизни без Сэма не мог себе представить.
Когда Этьену было четырнадцать лет, его снова перевели в другую школу. Школу, в которой последние месяцы доучивался Сэм. Но встретились они с Сэмом только через месяц, когда Этьен решил сократить дорогу до приюта и пошел через длинные ряды ржавых гаражей. Фонарей здесь почти не было, но Этьен до того привык к подобным местам, что и не почувствовал опасности. Какой — то альфа напал на него, прижал к листу металла и даже успел стянуть с Этьена свитер, разорвав его рукав. Этьен пискнуть не успел.
Сэм появился неожиданно и оттащил от Этьена альфу. У Этьена тогда все инстинкты требовали бежать, но он как завороженный смотрел на драку двух альф, видя только две мелькающие фигуры в темноте. Но когда сумел понять, что его молодой спаситель оказался прижат к земле, нашел в себе какие-то силы, подобрал с земли тяжелый камень и ударил противника им по голове. Тот резко обмяк и упал на Сэма.
— Я его убил? — растерянно спросил Этьен. Он все еще сжимал в кулаке камень и смотрел, как Сэм медленно скидывает с себя тело альфы и утирает кровь с лица.
— Живой. — Уверенно сказал он и внимательно посмотрел на Этьена. — Ты бы не шатался здесь в таком состоянии.
Так у Этьена неожиданно началась его первая течка. Сэм тоже долго с ним не разговаривал в тот день. Как только они вдвоем убежали на безопасное расстояние, Сэм натянул футболку на нос и почти перестал дышать рядом с Этьеном.
И лишь после этого небольшого приключения они заметили, что учились в одной школе.
Они с Сэмом были тем, о чем сплетничали его сверстники, о чем писали в книгах, до которых Этьен смог добраться уже потом, и еще больше писали в глянцевых журналах. Не об их чувствах, конечно, но о той красивой жизни, которая была там, где был Сэм.
Постепенно компания сменилась, заменив одноклассников, так похожих друг на друга и на самого Этьена, на друзей Сэма. Половина из них были механиками, водителями, разнообразными техниками. Другая половина занималась перекупкой, переправкой, перекраской и еще черт знает чем. Перекупали и перекрашивали ворованные тачки. Об этом Этьен знал и в этом Этьен не нашел ничего опасного или плохого. Он с радостью сидел в большом гараже, с радостью помогал Сэму, который ремонтом зарабатывал себе и Этьену на жизнь. Даже научился разбираться во всяких технических мелочах и помогать ребятам в гараже.
Было весело сидеть все дни в гараже, а вечером выбираться в один из немногих баров, куда пускали Этьена, или к кому-нибудь в гости, или домой, вдвоем или шумной компанией.
В итоге Этьен стал относиться к своим одноклассникам и соседям как к неразумным детям, считая себя взрослым и переросшим те немногочисленные забавы, которые происходили в зарослях яблонь и ночью в их спальнях.
А оказалось, что все его поведение и до Сэма, и после Сэма было ребячеством и игрой. Но не Сэм. Сэма он боготворил где-то внутри себя.
В конце концов, Этьен посчитал, что он предал Сэма, своими этими претензиями на Генри, и, вообще, какими-либо чувствами к нему. Пусть Генри был правильней Сэма и имел голову на плечах, но Сэм был больше человеком, чем этот Генри. Для Этьена уж точно. Сэм дрался за Этьена, а Генри дрался с ним.
Когда их учили готовить, то говорили, что это понадобится, когда они вырастут и найдут себе мужа. Это была мягкая версия для детей. Образцовый человек, а в особенности омежка, обязан уметь готовить. Потому что, когда вся муть про любовь и чувства уходит, вторую половинку выбирают себе именно по этим критериям. А любой омежка должен выйти замуж. Тем более они, такие глупые.
Этьен посчитал, что раз с ним жить никто не собирается, то и готовить можно и не учиться. У него в квартире все равно не было ничего похожего на плиту. Он только купил небольшой электрический чайник, который стоял прямо на полу и тянул свой длинный хвост к розетке. В холодильнике заполнена была всего одна полка, но и этого было для Этьена слишком много.
Дом, после схлынувшей радости, уже не радовал своими тусклыми серыми стенами и неустроенностью. Собственное жилье оказалось не тем, что представлялось ему в мечтах. Эта квартира не была его домом, не была тем, что было у них с Сэмом.
Поэтому последние деньги он потратил на то, чтобы получить нормальную пищу в относительно нормальном заведении. Тем более, было до безумия интересно, как будто
