стоимости всего добытого золота, у администрации подмандатной территории появился источник дохода, по своему размеру значительно превышавший внутренние источники дохода колонии Папуа.
В 1939 г., например, доходы подмандатной территории Новая Гвинея составили 1 млн. долл., тогда как колонии Папуа — 290 тыс. долл. После 1926 г. подмандатная территория стала, так сказать, самоокупаемой. Но увеличение доходов в Новой Гвинее лишь в незначительной мере отразилось на положении коренного населения, ибо получаемые администрацией деньги шли главным образом на выплату жалования европейским чиновникам и бизнесменам.
Проблема с рабочей силой на подмандатной территории стояла еще острее, чем в Папуа, поскольку в Новой Гвинее развитие золотодобычи требовало большого числа рабочих рук.
Взамен утратившего силу германского законодательства австралийская управляющая власть ввела на подмандатной территории закон о труде, аналогичный действовавшему в Папуа. Но в нем имелись и некоторые отличия. Срок действия трудового контракта, как правило, устанавливался на три года, а не на один год, как в Папуа. Продолжительность рабочей недели составляла 55 часов (в Папуа —50). Минимальная зарплата равнялась 1 долл, в месяц (в Папуа не было фиксированного минимума зарплаты). Запрещалось нанимать рабочих в деревнях, расположенных на высоте более чем 3 тыс. футов над уровнем моря, так как жители горных районов, не знавшие, что такое малярия, попадая в зараженные ею места, в массе своей погибали.
Особо регулировался труд шахтеров и носильщиков: срок действия трудового контракта — 2 года; продолжительность смены—8 часов; зарплата— 1 долл, в месяц; максимальный груз для переноски — 50 фунтов.
Правда, все это оставалось только на бумаге. На деле процветали произвол и грубое насилие. Плантаторы и владельцы золотых приисков остро нуждались в рабочей силе, но сколько-нибудь сносных условий для рабочих создавать не собирались, и поэтому коренные жители не шли к ним. Аборигенов заставляли подписывать контракты насильно. В районе Атзера, например, 400 местных жителей были попросту «реквизированы» патрульными офицерами после того, как вербовщикам не удалось уговорить их добровольно подписать контракты. Этот факт стал известен, и австралийским властям пришлось назначить комиссию по расследованию инцидента.
Последняя установила, что подобные действия являются обычными в практике вербовки рабочей силы на подмандатной территории, что вербовщиков очень часто сопровождают представители управляющей власти, применяющие насилие, и что переводчики, находясь в сговоре с вербовщиками, переводят отрицательные ответы коренных жителей на вопросы представителей властей о заключении контрактов как положительные.
Вербовщики получали от владельцев золотых приисков по 40–50 долл, за каждого завербованного рабочего.
Несмотря на формальный запрет, на плантациях и приисках продолжали применять телесные наказания рабочих — коренных жителей, заключение их в тюрьму по малейшему поводу. Рабочие умирали от дизентерии и пневмонии. Проверка, проведенная департаментом здравоохранения в 1925 г., показала, что 50 % рабочих страдает болезнью бери-бери. Ежегодный уровень смертности составлял, по данным управляющей власти, 3,1 %.
Вербовка рабочей силы шла совершенно без учета нужд сельского хозяйства аборигенов. Правда, в законе о труде говорилось о праве администрации запрещать наем слишком большого числа рабочих в деревнях, чтобы не причинять ущерб местному сельскохозяйственному производству, но практически австралийская администрация не только не препятствовала, а всячески способствовала вербовке в значительных масштабах, хотя наем 15 % взрослого мужского населения уже рассматривался как максимальный. Такой предел был установлен, например, в Бельгийском Конго. На Новой Гвинее вербовалось до 20 %, а в некоторых областях и еще больше. В ряде деревень района Сепик ко времени второй мировой войны осталось около четверти всех взрослых мужчин.
В период между двумя мировыми войнами общее количество рабочих на европейских плантациях и приисках Новой Гвинеи почти удвоилось: с 28 тыс. в 1921 г. до 41 тыс. в 1940 г.
Коренные жители использовались не только на плантациях и приисках, но также и как матросы на кораблях, портовые рабочие, шоферы грузовиков и служащие магазинов в городах Новой Гвинеи. В Рабауле, самом крупном городе подмандатной территории, рабочих — коренных жителей — насчитывалось около 3,5 тыс. Именно в Рабауле в январе 1929 г. произошла первая в истории новогвинейского рабочего движения забастовка. Утром 3 января все рабочие и служащие из среды коренного населения, включая полицейских, не вышли на работу. Руководили забастовкой владелец шхуны Самасума и сержант полиции Рами. Они собрали бастующих в окрестностях Рабаула в католической и методистской миссиях.
Их наивный план заключался в том, чтобы вызвать в миссии европейских работодателей и обсудить с ними вопрос об увеличении зарплаты. Они полагали, что умиленные христианским смирением бастующих работодатели немедленно согласятся на это.
Бастующие напрасно прождали весь день и, не имея пищи, вернулись на работу.
Власти жестоко расправились с ними. 200 полицейских из 217 принимавших участие в забастовке, а также ее руководители были арестованы и заключены в тюрьму. Во время судебного процесса Самасума и Рами заявили, что они стремились только улучшить условия жизни их народов. Их приговорили к трем годам тюремного заключения.
Давая объяснения Постоянной мандатной комиссии Лиги Наций по поводу жестоких репрессивных мер в отношении бастующих Рабаула, австралийский делегат заявил: «Строгость была необходимой… Бастующие не имели вообще никаких оснований для выступления. Они были в значительной степени побуждены к этому несколькими агитаторами. Жестокие приговоры поэтому в отношении агитаторов предотвратят вероятность повторения в будущем подобных выступлений»[77].
Но забастовки не прекратились. В 1935 г. бастовали рабочие приисков в Эди-Крик, в 1938 и 1941 гг. — в Булоло. Управляющая власть ввела на подмандатной территории закон, по которому могла высылать из Новой Гвинеи тех лиц, чье присутствие рассматривалось как опасное «для мира, порядка и доброго управления».
Отношения между европейским населением и коренными жителями Новой Гвинеи все ухудшались. Люди, посещавшие в то время подмандатную территорию, отмечали вспышку «антитуземной истерии» у европейских колонистов и рост недоверия и подозрительности у коренных жителей. Европейские колонисты обвиняли христианских миссионеров в том, что те не держат в руках туземцев, а миссионеры ссылались на распущенность и равнодушие своей туземной паствы.
Своеобразным выражением недовольства коренного населения Новой Гвинеи своими управителями явилась все более активная поддержка им зародившегося в 30-х годах движения «культа карго», или «товарного культа». Его проповедники убеждали жителей в том, что, если те будут надлежащим образом готовиться, боги пошлют им или с неба, или морем во множестве товары, которыми пользуются белые. О моменте готовности возвестят либо небесные явления, либо голоса, причем, возможно, потребуется уничтожить обычные деревенские продукты, чтобы открыть дорогу новым товарам, с таким нетерпением ожидаемым коренными жителями.
Австралийская администрация отнеслась к распространению «культа карго» весьма неодобрительно и боролась с ним полицейскими методами. Проповедники «культа карго» арестовывались и подвергались тюремному заключению. Но движение не только не затихало, а получало все более широкое распространение.
В
