с отрубленным кончиком носа, никто иной, как викинг и тот акцент, который звучит в его голосе есть акцент чужака, но ассимилировавшего. Прям как у нас в России 21 века есть товарищи из братских солнечных республик, так вот эти говорят также. Поскольку акцента у Олафа почти нет, я полагаю, что он, как и товарищи из братских республик, давно проживает на этом месте, но чисто говорить так и не научился. Отсюда же у меня следует еще один вопрос для внутреннего пользования, так сказать. Может разница между викингами и варягами заключается в уровне ассимиляции? Вот хрен его знает, пока не могу толком разобраться. Как бы то ни было, Олаф в разговоре со головой явно не договаривал — «разбойники» никуда не собираются уходить. По тому, что мне довелось наблюдать собственными глазами, люди Рюрика Ютландского решили надолго обосноваться в этих землях. Ну а заодно уничтожить и стереть заподлицо города местных жителей, на месте которых забугорные гости теперь ставят собственные городища. Однако встревать в спор князя и головы я не решился, не в том я положении, чтобы свои пять копеек без спроса вставлять. Хай сами разбираются что к чему и кто чем опасен.
Впрочем, на том их разговор оказался завершен.
— Я пойду? — спрашивает князь.
Дружинники с дороги и пусть далеко они ходить не ходили, но дело свое сделали — земли дреговичей от вражины уберегли, да добычу в селение принесли. А как известно, сделал дело — гуляй смело.
— Валяй, — отвечает голова.
Я в который раз удивляюсь. Вот так вот легко, князю, этот мужчина говорит «валяй». Честно говоря, у меня в голове совершенно другое представление о взаимоотношениях князя, дружины и всех других поселян. И в моем представлении есть твердо понимание, что «валяй» остальным может говорить только князь. Как еще? Князь на то и князь, чтобы приказывать и распоряжаться. А Олаф такой князь, что хоть в кавычки ставь, полунязь разве что. Решения единолично этот человек не принимает, если вообще принимает хоть какие-то решения, извиняюсь за тавтологию. Так, наемник, без особых прав и привилегий, не имеющий никакого отношения к реальной власти. То же, что князь слушается голову, отсчитывается перед ним (хотя ради приличия замечу, что голова также почтительно относится к Олафу) лишь подтверждает мой вывод. Впрочем, если на чистоту — мне не горячо не холодно от того какой вес среди дреговичей имеет Олаф. Если ключевые решения у дреговичей за головой, то вот он — передо мной. Договаривайся, не хочу.
Голова переключается на меня, с минуту рассматривает, особо на ране задерживается, а потом говорит.
— Ну и что с тобой теперь делать будем, у нас милый человек в краях жизнь не соль, раненых не с руки выхаживать
— Ты голова за мою рану не переживай, до вас дошел? Так дальше тоже как-нибудь сдюжу, — отвечаю.
— Допустим, — пожимает плечами голова. — Ты хоть что делать можешь? Расскажи, будь добр, чтобы я смекнул, как с тобой поступать.
Я беру пару секунд на раздумье. Что делать умею? Да вот хрен его знает, выходит, что ничего. Если конечно дреговичам не надо собрать стартап и деньги отмыть. А может надо? Замутим пару схем…
Голова видит, что я колеблюсь с ответом (хотя реально, блин, прошло секунд пять с тех пор, как он вопрос задал).
— Ну вот, все с тобой ясно, — холодно и безразлично говорит он. — Ничем ты здесь не пригодишься, даже если очухаешься. Ступал бы ты… — щуриться, оценивает меня дальше. — Я бы может и сказал своим ребяткам, чтобы тебя покормили, напоили, да на ночлег устроили, да говорить не буду — не люблю я чужаков, уж извини, — голова расплывается в улыбке. — Проваливай.
Я в шоке. Гостеприимство у этого мудака зашкаливает. А как же — встречают хлебом, солью… да хотя бы дай с дороги передохнуть, не видишь, что еле на ногах стою! Вот пидарасина то! Однако моего возмущения голова не разделяет — уже оборачивается, чтобы позвать к себе одного и ребят, слонявшихся чуть поодаль. Похоже, хочет, чтобы меня из села спровадили уже сейчас.
Понимаю, что еще чуть-чуть и я окажусь в лесу. До ночи конечно далековато, но я даже не знаю куда дальше идти! Прикольно будет поплутать в чаще с куском сушенной икры за пазухой, а потом сдохнуть где-нибудь под деревцем.
Нет, так дело не пойдет, следует исправлять ситуацию.
— Слушай, голова, ты бы не горячился и меня бы не выпроваживал… зря что ли я сюда шел? Никуда я не уйду…
Продолжаю говорить бессмысленным набором слов, а сам перебираю в голове варианты, которые могут помочь выйти из сложившейся ситуации и заинтересовать моего собеседника.
— Чего? — голова возвращает на меня взгляд, уже раздраженный.
— Говорю давай ряд заключать, — нахожусь.
— На что ряд? На кой мне ряд с тобой заключать? — спрашивает голова недоверчиво, но я вижу — промелькнул у него интерес. Конечно, я для него совсем невнятный малый, но вдруг стрельнет что интересное? Поэтому голова продолжает спрашивать. — Как ты удумал что-то заключать, если ты не здешний, ни кола, ни двора у тебя нет и сам едва на ногах стоишь. Что это за ряд такой будет, никак у меня в голове не сходится.
— Ты земельки дай и узнаешь, — наглею, но мне деваться некуда.
Голова крутит ус, прям выкручивает и продолжает на меня пялиться. Я у него сейчас как на ладони. Вижу, впрочем, что готов слушать.
— Земельки дать говоришь? Это с какого перепугу?
— С такого, что я отработаю и верну в сто крат больше. Что скажешь?
Крыша над головой мне сейчас под зарез нужна, тем более после раны толком не очухался, поэтому на ночь в лес не хочу. Приходится голове зубы заговаривать, а что из этого выйдет — так разберусь потом.
— А коли не отработаешь? — усмехается голова. — В сто крат то, не перегибаешь?
— Смердом буду, — заверяю. — И делай со мной все, что заблагорассудиться.
— Эх, — голова машет рукой. — Хотел бы что сделать, так сделал бы давно. Думаешь мне сейчас взять тебя в рабы что мешает?
— Не думаю, но раб то тебе прибыли в сто крат не даст, — продолжаю давить на эту тему. Поначалу слетело с языка, а теперь вот сознательно говорю. Вижу же, что голова заинтересован. И добавляю. — Я себя кормить не прошу, ты мне земельки выдели, а
