жителей Гилада кружились от успехов. Как ни странно, менее других радовалась супруга полководца. Видно, горе матери возобладало над радостью жены — обязательной единомышленницы мужа.
Далее произошло то, о чем подозревал Ифтах. Весьма возможно, в глубине души он этого желал.
В Гилад прибыло посланничество эфраимлян. Главнокомандующий без лишних проволочек принял визитеров в своей ставке. Разгневанные посланцы параллельного племени выплеснули на голову славного победителя язычников полную чашу горьких упреков: “Почему не взял нас в долю? Или эфраимляне и гиладяне не братья? Не один народ? Мы тоже рвались воевать и побеждать! Ты, Ифтах, узурпатор иудейской славы!”
Ифтах проникся довольством и гневом вместе. “Разве не знали вы, жалкие эфраимляне, что я готовил свое войско к сражению с аммонитянами? Ах, как я ждал вашего приглашения в военный союз! Однако воинство эфраимское молчало, словно язык проглотило. Обидно мне, досадно мне, ну ладно! Пусть мои ратники сложили головы в жестоком бою, а ваши схоронились в стороне. Пусть! Зато мои — герои, а ваши — жалкие трусы! В тиши отсиделись, да еще и славы алкаете! Лицемеры!” И много еще горьких слов нашел Ифтах в своем дипломатическом лексиконе и адресовал их незадачливым посланцам.
3
В честь славного достижения Ифтаха знатные горожане Гилада устроили торжественную встречу своему старому-новому земляку. Светилось счастьем лицо победителя, а над головой героя повис и струил ослепительные лучи яркий бестелесный круг в форме венца, сплетенного невидимой небесной рукой.
— Вечная слава тебе, доблестный воитель! — чувствительно произнес первосвященник, возложивши длань на плечо Ифтаха.
— Заслуга моя невелика. Я всего лишь поступал по воле Бога нашего и по твоей, мудрый старик, подсказке, — непритязательно ответил Ифтах.
— Достойно и скромно сказано. Под скромностью золото лежит!
— Ты прав, первосвященник, и слово ты сдержал. Золото мое наследственное я получил сполна. Благодарю.
— Благодарить тебя будут! Во веки веков станут поклоняться иудеи подвигу твоему!
— Я много потрудился, очищая небосвод над народом нашим. Но появилась темная тучка на горизонте, и опасно пухнет и чернеет она.
— Уж не об эфраимлянах ли ты говоришь?
— О них самых, посланец Божий!
— Ты, кажется, рассчитывал на их призыв заключить военный союз, не так ли?
— О, я так хотел помощи эфраимлян, но, увы, не дождался!
— Действительно хотел, или душой кривишь? Ладно, не буду продолжать, победителю упреки не выставляют.
— Ты прав, старик, мне упреки ни к чему. А вот эфраимляне осмелились осыпать меня упреками. Думали наглым лицемерием заставить уважать себя. Я должен проучить бесстыжих во имя справедливости!
— Во имя справедливости прости их! Ведь мы с ними единоплеменники. Уж прежде говорил тебе об этом. Заклинаю тебя, Ифтах, не объявляй войны народу-брату!
— О, мудрый первосвященник, золотые слова в устах твоих! Но разве настолько жесток и глуп я, чтобы объявить войну своим же? Никакой войны не будет, Боже сохрани! Просто мыслящих инако я накажу малоболезненной специальной военной операцией. Вот и всё!
— Гляди у меня, Ифтах, не сорвись в пропасть братоубийства!
— Конечно нет, наставник!
Шум всеобщего веселья заглушил разговор двух высших особ Гилада, и нам не ведомо, чем окончилась их беседа. Однако мы знаем, что в очень скором времени Ифтах снова собрал войско, и двинул его на эфраимлян, и многих убил, ограбил, пленил. И исполнил тайную мечту свою — овладел царством эфраимским.
Глава 12
Как права была Авиталь, сказав, что краткость счастья приумножит блаженство! Соединившись союзом любви с милым Соби, она почти перестала вспоминать о близящейся неминуемой смерти, но с головою окунулась в море новых радостных впечатлений.
Метаморфоза, произошедшая с Соби, была, пожалуй, еще более знаменательной. В его сердце пришла любовь. Прежде неведомая страсть поселилась вместе с близкими его нраву расслабляющими сомнениями, губительными размышлениями и вредоносной аналитической работой ума.
Соби по уши влюбился в молодую жену. На беду, мысль о скором крушении счастья не покидала его. Теперь, однако, он терзался не столько близящимся вдовством своим, сколько жалостью к Авиталь. Иными словами, не о себе Соби страдал, а о бедной супруге своей. Временами даже тайком смахивал слезу.
На втором месяце брачной жизни Авиталь сообщила мужу, что чрево ее полно. Новый прилив любви захлестнул душу Соби. Но и горе его стало острее. “Неужели безумный Ифтах убьет свою дочь, и собственной волей лишит себя внука и наследника? И как остановить злодейское исступление умалишенного?” — терзался Соби.
***
Тем временем на арене истории случились уже упомянутые перемены — окончился краткий мир меж Гиладом и Аммоном, иудеи вступили в войну с язычниками и одержали победу. Ифтах покорил эфраимлян.
Произошло еще одно ожидаемое событие. Став судьей народа и правителем города, Ифтах переселился в Гилад, и гарнизон его лагеря покинул землю Тов и последовал за ним.
Война оказала свое специфическое действие на хозяйственное бытие Гилада. Боевые колесницы, всяческое оружие и амуниция опустошили казну. Соседний Аммон был разгромлен, и потому не с кем стало торговать гиладским купцам, да и городские ремесла начали чахнуть. Горожане погрузились в честную и благородную бедность.
Впрочем, упадок коснулся только малого большинства. Огромное меньшинство, то бишь единокровные братья Ифтаха, присвоили себе военные трофеи из Аммона, а кроме того, их личную казну пополнили разгромленные Ифтахом эфраимляне, возместившие затраты гиладян на победу над ними.
Заслуживает внимания несомненный успех длиннобородых. Они не привыкли к роскоши, а кто хорошо уживается с бедностью, тот чашу свою всегда полагает полной. Стало быть, эта категория гиладян не понесла никакого ущерба. Зато они сумели на деле убедить горожан в правоте учения Господа: опора на Него и исполнение Его заветов непременно принесут иудеям победу. Результат оказался впечатляющим — простой народ укрепился в вере, а длиннобородые завладели сердцами людей. Налицо возобладание духа над плотью.
Скудость жизни — это песчинка, раздутая воображением до размеров горы. Огорчения бедности мало значат по сравнению с ощущением духовности, сознанием превосходства и сладостной мыслью об избранности.
***
— Эй, Халис! — позвала Сара слугу.
— Слушаю, госпожа, — отозвался Халис.
— Я думаю об Авиталь и ты, наверное, тоже. Дочь выговорила себе два месяца прощания с девством. Срок заканчивается. Что ты скажешь на это?
— Авиталь не знает, что мы теперь живем в Гиладе. Надо встретить ее. Я готов.
— Да ведь никому не известно, где девочка обретается!
— Я сумею разузнать, если на то будет твоя воля, госпожа.
— Сделай милость, Халис, разузнай. А потом отправляйся в горы.
— Выполню. Отыщу мою любимицу, поведу ее навстречу смерти, — мрачно ответил Халис и старые глаза заблестели слезами.
***
Как сказано было прежде, уходя в горы, Авиталь конфиденциально поручила Халису
