женой Николая Хромова Анастасией. Сам Хромов, естественно, знал об этом или хотя бы подозревал. Может быть, потому и пил. Но старший лейтенант Собакин не желал вмешиваться в чужую личную жизнь, избегал чтения нотаций товарищу и сослуживцу.
Собакин все понимал, поэтому на уговоры Корытина поддался. А вот начальник штаба бригады, услышав просьбу нового командира разведывательной роты, почему-то неодобрительно покачал головой. Видимо, он делал это не зря, знал больше, чем сам Собакин, и наверняка знаком был не только со слухами о романтических отношениях Насти Хромовой и Саши Корытина.
За короткий срок пребывания в новой должности Собакин уже дважды чувствовал от Хромова запах спиртного, во второй раз уже здесь, в командировке. Поэтому особых надежд он на него не возлагал, привычно не доверял людям пьющим, как и курящим.
Однако взвод свой Хромов держал в порядке. По физической подготовке этот взвод был лучшим в роте, что тоже случайностью не являлось, поскольку там служило больше бывших спортсменов, чем в других подразделениях, вместе взятых. Именно поэтому Виктор Алексеевич и решил использовать третий взвод, тем более что он сам находился на его позиции. За себя, за свое здоровье он сильно не переживал, знал, что в ответственные моменты умеет мобилизовать организм.
До ближайшего перевала следовало добраться быстро, но основная сложность была впереди. На эту верхотуру еще надо было вскарабкаться по достаточно крутому, как обычно и бывает в подобных случаях, склону. До этого бойцам предстояло сделать петлю в двести с лишним метров, чтобы оказаться в начале подъема.
– Хромов, ты слышал мои переговоры?
– Слышал, командир.
– Поднимай взвод. За мной! Понял?
– Понял! Работаем!
– Внимание всем! Командование ротой передается майору Феофилактову из «Сигмы». Я пошел!
Старший лейтенант выскочил из окопа и устремился по склону вниз. Он не оглядывался, но слышал за своей спиной дыхание бойцов третьего взвода. Хромов догнал командира уже на одной линии с минометами, которые взвод миновал без остановки, оставил справа от себя.
Впечатление сложилось такое, будто бойцы во главе с командиром стремятся догнать только что взлетевший вертолет. Он даже замер в воздухе на несколько мгновений, словно экипаж ожидал знака о срочной посадке. Но такового не последовало.
Только тут Собакин вспомнил, что обещал начальнику штаба передать с кем-нибудь из раненых предварительный рапорт о боевых действиях роты. Это, однако, не беда. Майор поймет, что старшему лейтенанту просто времени на написание этой бумаги не хватило, тем более что это должен был быть промежуточный, предварительный рапорт о том, что уже произошло. Планы в него обычно не вписываются.
Собакин задним числом сообразил, что ему, наверное, стоило попросить вертолетчиков, чтобы они забросили взвод на ближайший перевал. Это сберегло бы бойцам спецназа силы и время и обеспечило бы их возможностью окопаться на новой позиции. Но теперь уже было поздно. Надо было раньше думать. Да и окопаться бойцы, скорее всего, должны будут успеть. Все зависит от скорости, с которой они сумеют забраться на перевал.
Но бег по дну ущелья ночью существенно отличался от такого же занятия днем. Путь был завален камнями самых разных размеров. Увидеть впереди себя такие препятствия в темноте было невозможно. Поэтому бойцам приходилось бежать, высоко поднимая ноги, как на тренировочных занятиях, только спину назад сейчас никто намеренно не откидывал. Старший лейтенант Собакин даже команду на это не давал. Он просто сам побежал так, и бойцы повторяли все за командиром. Никто из них не споткнулся и не упал. По крайней мере, наушники не донесли до старшего лейтенанта ни звона оружия, ни хриплого дыхания, ни крепкого слова, без которого в случае падения нельзя было бы обойтись. Темнота ущелья не мешала спецназовцам видеть, что делает командир, и поступать точно так же. Сначала это делали ближние, за ними, по цепочке, и остальные.
До подъема на перевал вроде бы оставалось уже совсем немного, когда голову старшего лейтенанта снова пронзила такая боль, что ему захотелось упасть и не шевелиться. Он так и поступил бы, будь здесь один. Но Виктор Алексеевич усилием воли заставил себя продолжать бег. Каждый шаг отдавался у него в голове тысячью, никак не меньше, больших церковных колоколов. Они звонили, не переставая. Боль усиливалась при каждом новом шаге.
В голове старшего лейтенанта невольно возникла фраза:
«Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Может быть, он звонит по тебе».
Собакин знал, что эти слова принадлежат не Хемингуэю. Прославленный писатель просто взял их эпиграфом к своему роману, позаимствовал у какого-то средневекового, кажется, поэта. Но мысли об этом были посторонними. Они слегка отвлекли его от собственных ощущений. Ему даже на какое-то время показалось, что боль стала переноситься легче. Но, может быть, в реальности голова просто начала привыкать и к этому. Собакин слышал от кого-то, как странно и непривычно, даже неприятно после длительной боли бывает ощущать себя здоровым.
А ведь было время, когда такая пробежка была для старшего лейтенанта Собакина в радость. Бегать он не просто любил, но и умел это делать. Раньше, бывало, во главе взвода, а потом и роты успевал отметиться. Именно тогда заметил, что взвод старшего лейтенанта Хромова физически подготовлен лучше других. Солдаты и на дистанции, и после нее дышали ровно. Сказывалась тренированность бойцов и самого командира взвода.
Эти мысли и воспоминания тоже были посторонними и отвлекали от осознания головной боли. Но к нему тут же пришло ненужное воспоминание о том, что именно во время пробежки, тогда еще во главе своего взвода, старший лейтенант Собакин впервые ощутил эту боль, которой не придал особого значения. Она была не в голове, а только в шее. В тот раз он списал ее на какое-то неудачное резкое движение, при котором потянул мышцу или же просто сдвинул себе шейный позвонок. Это случается время от времени, особенно при тренировочных занятиях в спецназе военной разведки, где нагрузки всегда запредельные.
Да, старая истина здесь работала безотказно. «Тяжело в учении, легко в бою». Тренировочные нагрузки в несколько раз превосходили те, которые выпадали на долю солдат и офицеров в реальной боевой обстановке. В командировках они попросту отдыхали, хотя здесь в них и стреляли, были и раненые, и убитые. Им приходилось проходить через многие стрессовые ситуации, как вот эта, нынешняя.
Но мысли о том, как он впервые ощутил эту боль, напомнили Собакину о том, что она есть и сейчас. Они заставили его вернуться к ней, посмотреть ей в глаза.
– Как ты, командир? – видимо, заметив что-то неладное, спросил старший лейтенант Хромов, бегущий
