и места раболепного поклонения будут гореть. Но из пожарной машины пить нельзя — вода отравлена. Когда дракон выбирается на свободу — мир охватывает огонь. Вся накопленная боль вылилась в повсеместные протесты и вооруженные столкновения. Люди озверели, и грабили магазины, уже не думая о драгоценностях и легкой наживе — они просто хотели есть. Но освобожденные сияющие — те кто прислушался к Алексу и Алисе — знали что сражаться нельзя, да и нет необходимости — их война была иного духа. Сами звезды падали с небес и оберегали честных и чистых.
Дракон выбрался на свободу, и видели его лишь те, кто умел смотреть в трех реальностях. Для остальных это был просто хаос. Тьма окутала землю, и освещала ее лишь алая луна, да горящие прибежища всякого нечистого духа и всякой ненасытной птицы.
Земля переболела этот недуг — бога, заключенного среди страниц. И дракон плакал серой и солью. Алекс плакал вместе с ним, ведь каким бы чудовищным не был этот многоглавый монстр — он имел вначале чистые мотивы. Ядро раскалилось, и расплавленная лава пробивалась наружу, вызывая катаклизмы, смерчи и ценами. Брат огня и грома был в агонии. Его красное сердце надломилось — будучи переполнено болью, оно уже не выдерживало поглощенных страданий.
Алекс очнулся в лесу, где то через пол года. Где он пропадал — известно лишь высшим силам. Известно лишь, что по ту сторону реальности его руки превращались в пилы и лезвия, а мысли приобретали формы — это была и музыка, и ритм, и танец. Это был и диалог, и сон. И в руках он держал расколотое алое сердце, сочащееся расплавленным златом.
Стоя перед опустевшим троном, он думал о ней, и о том, что никакое богатство мира и власть не сравнятся с ее счастьем. Раскаленные небеса распались на составные части. И трубила последняя труба.
Был конец зимы, и лед уже начал таять — его окружала дикая местность. Но и его собственная дикость входила в резонанс с внешним. Он ощущал вкусный воздух — такой, что его хочется съесть. Так же, он слышал пение первых весенних птиц. И они рассказали ему о том что произошло.
Искалеченный мир был изолирован, и власти потеряли свою структуру. Люди стали предельно спокойны и счастливы. Мертвые возвращались к жизни, и их встречали омолодевшие, и полностью выздоровевшие обитатели нового мира.
Алекс держал в руках камень — бирюзу. Формой напоминающий тот, что был в его сне. Как то смело шагнув в талую воду, он даже не удивился, как на соприкосновении поверхностей возникло голубое пламя и рыжие искры. Ведь пройтись по воде уже не было прерогативой мессий. Он шел ей на встречу, сжимая в руке бирюзу — символ кротости.
Ведь когда умирает один дракон — рождается другой..
5. Лягуха-Летяга
И снова лес. И снова одиночество. Странно, что ему хотелось побыть одному так часто. Его мечтой была она и время с ней. Больше не было нужды охотиться. Пока что. Зверо больше не беспокоило его. Они нашли гармонию. И все же, он уходил по ту сторону черных обратных зеркал и гулял по иллюзорным мирам в одиночестве.
Та пустота, что терзала его, жаждала наполниться. Но сколько не питай бездну — ей будет все мало. На этот раз, он шел на болото. Ему всегда нравилась эта местность. Ковер из мха и дикие травы. Грибы, что источают манящий аромат. Москиты не беспокоили его. Однажды он гулял с Пандой и тот сказал ему, что нельзя убивать москитов. Они тоже хотят жить, как и все живые существа. Все же он был охотником, и его инстинкты диктовали ему некоторый шаблон в поведении. Он решил что если и охотиться, то только на Чеширое Зверо.
Сквозь чащу он шел к болоту. Тут еще он не был. Да и вся местность в лесу менялась, согласно его внутреннему миру. Болотце было небольшим, и пахло сладким ароматом. Он присел на упавшее дерево рядом с водой. Закрыв глаза, задумался, а что же делать с этими инстинктами убийцы, как жить с этим голодом охотника, и, при этом, не причинять вреда живым существам. И ответ пришел неожиданно.
— Ты правильно думаешь, что нельзя обижать маленьких живых существ.
Сначала он подумал что это его собственные мысли. Или же Голос вернулся. Хотя и запрещал он Голосу общаться с ним.
— Я тут, недалеко от тебя, посмотри.
Рядом с ним, на упавшем дереве, покрытом бархатистым мхом, с желтыми пятнышками, сидела крылатая лягуха. Она смотрела куда-то на болото.
— Знаешь, ведь я тоже охочусь. так уж я устроена. Это моя потребность.
— Но как же ты говоришь, что нельзя причинять вред и при этом охотишься? — спросил Шляпник у лягухи.
— Что бы ты не делал, от своей природы не убежишь. Твои потребности заставляют тебя поступать тем или иным образом. Но в твоих силах кое-что изменить. Нечто глобальное.
Он не стал прерывать ее, и разглядывал ее крылья. Они были прозрачными, как у стрекозы. Сама лягуха была разноцветной. Лапки и уши, уходящие в синеву. Тельце плавно переходило в изумрудно-голубой. На концах ее пальчиков были как бы бусинки. По четыре и три, на задних и передних. На концах ушей тоже были бусинки. Всего 16, но он знал, что где то спрятана еще одна.
— Видишь мои бусинки? Это органы чувств.
Он не стал удивляться, что она знала о его мыслях.
— Я слушаю и вижу, что ты думаешь, как бы слыша твои мысли.
— И что же ты слышишь?
— Что ты переживаешь за все живое. Что ты очень хочешь, чтобы все были счастливы, и чтобы не было слез и смерти.
— Да, это так. Но мир так устроен что жизнь в нем — откалиброванная система убийств, как сказал один из сияющих. Чтобы выжить, одни существа поглощают других.
— Я могу тебе сказать, что даже в таком мире можно быть счастливым. Послушай, что я тебе скажу.
Лягуха повернулась к нему, и Охотник увидел, что у нее четыре глаза, прозрачных как стекло. Два поменьше — там, где обычно должны быть глаза, и два побольше — в ушах. Она снова заговорила. Как будто было многое, что она хотела сказать, но не было собеседника на этом болоте, который бы внимал ее словам
— Мы, лягухи, претерпеваем метаморфозы. Сначала мы икра, а потом головастики, потом нам более не нужен хвост и у нас
