его посадят. Да нет, пожалуй, не посадят, а расстреляют, — со вздохом проговорила Гринева.
— Да как же это может быть? Невинного?!
— Так все улики против него. Никто парнишку этого не видел. Кроме вас… Но вы же следователя на порог не пускаете. А я тоже не имею права без вашего согласия рассказать ему…
— Все расскажи, Еленочка, все расскажи! И я с ним тоже… Как на духу… Пускай приходит.
— А если вызовут в прокуратуру?
— А ты пойдешь со мной?
— А как же!
— Ну так в чем дело? И я пойду. А надо — и на суде все расскажу! Такое дело… Расстрелять невинного… Такого человека! Не допущу!..
Через полчаса следователь сидел напротив двух женщин и записывал в протокол показания Зинаиды Николаевны.
— Неужто расстреляют Евгения Леонидыча? — вдруг оборвала себя на полуслове Чуева.
Кронин вскинул на нее удивленный взгляд и тут же почувствовал, как под столом ногу его слегка толкнули. Он глянул на Гриневу и, увидев ее смеющиеся глаза, обо всем догадался.
— Тайна следствия, — буркнул он неопределенно. Зинаида Николаевна была так напугана этим заявлением, что еще с большим пылом продолжила рассказ:
— Хлипкий такой мальчонка, в синей курточке. Не на меху, а тонкая такая… Что за ткань, уж не знаю. Вот была раньше ткань «болонья», из нее тогда шили плащи — похоже. Ну и брюки на нем были. Джинсы. И еще кепка…
Елена Ивановна неожиданно встала, извинилась и куда-то ушла.
Зинаида Николаевна продолжала:
— А вот лица-то я не видела.
— Это плохо, — вздохнул Виктор Петрович.
— Знать бы… Я б выглянула да окликнула его, парнишку этого… А так… В глазок смотрю — стоит и звонит в тридцать девятую. Потом Алина дверь открыла, спросила, что, мол, надо. Поговорить — отвечает. Ну и зашел он к ней. А у меня, как на грех, чайник засвистел. Я и пошла на кухню. Выключила. Потом — в прихожую обратно. Тапки переобула, кофту теплую набросила, ключи взяла от почтового ящика… Потом опять вернулась в кухню — проверила конфорку. Показалось, что чайник убрала, а конфорку не выключила. Оказалось, что выключила. Ну и пошла себе. Смотрю: дверь у Шиманских открыта…
— Настежь?
— Да нет, чуть-чуть… Так… Приоткрыта вроде. Кричу: «Алина!» Тишина. Тут дверь в подъезде хлопнула. Я себе думаю: она, значит, ушла, а дверь открытую оставила? Или Женя вернулся? Опять кричу: «Алина! Женя?» И опять тихо. Мне что-то жутко стало. Стою в сомнении — зайти ли, нет ли… И главное, в подъезде больше никого, все на работе. У нас квартир-то всего восемь. На первом этаже нету совсем, там магазин, а на других — по две на площадке, вот и считайте. И всех жильцов я знаю — население работающее. Утро, все на работе. Я одна во всем доме, выходит. Во всем подъезде то есть. Как не испугаться? Все же, думаю, гляну. И глянула…
— Она лежала вниз лицом?
— Ага.
— И молоток валялся рядом?
— Точно. И кровища вокруг головы.
— Вы к ней не подходили?
— Нет. С порога глянула… Так сразу видно — неживая. Я сейчас же звонить…
На этих словах раздался протяжный звонок в дверь. Зинаида Николаевна от неожиданности даже подскочила и схватилась за сердце:
— Он… За мной пришел… Догадался, что я его видела.
— Посмотрите в глазок. И не бойтесь. Ведь я же рядом.
— А пистолет у тебя есть? — от страха переходя на ты, спросила старушка.
— А как же. Ничего не бойтесь.
Кое-как Чуева добралась до двери и приникла к дверному глазку. И тотчас же отпрянула:
— Он! Я ж говорила! Теперь звонит в тридцать девятую.
— Посмотрите внимательно — может, не он?
— Да говорю же!
Она опять уставилась в глазок, шепотом комментируя:
— Куртка синяя, джинсы… И кепка. Главное — рост такой же. Тот же самый! Вот гляньте: цифра «39» как раз над кепкой. Точно он!
Кронин рванул на себя дверь, парнишка обернулся… и оказался Еленой Ивановной!
— Это следственный эксперимент, — заявила она.
— Батюшки-святы! Да ты что?! — накинулась на нее Чуева. — До инфаркта меня довела! Ну, спасибо! Вот удружила по-соседски… Так и ума можно лишиться!.. Ну ты что?!
— Извините, пожалуйста, — торопливо заговорила Елена Ивановна, — если бы я предупредила вас, вы были бы пристрастны. А так вот… вдруг… нечаянно… не будучи подготовленной… Что, я похожа на него? Рост такой же? Комплекция?..
— Вы меня извините, конечно, — заговорила Зинаида Николаевна со слезами на глазах, — но я от вас не ожидала. Я понимаю — вы артистка, а я так… Не пойми кто. Но все ж таки надо, и совесть иметь, а не пугать людей, не изгаляться. Я давно знала, интеллигенция вся ненормальная, с заскоками. В голове тараканы.
И она, резко повернувшись, ушла на кухню.
— Она узнала? — шепотом спросила Кронина пожилая актриса.
Ему было и смешно, и досадно.
— Вы в детстве были, вероятно, непослушным ребенком? — сухо спросил он, в свою очередь.
— Ошибаетесь. Очень послушным. Даже слегка затюканным.
— В это трудно поверить.
— Ну так узнала или нет?
— Узнала. Но я прошу вас…
— Хорошо. Больше не буду.
И, перепрыгивая через две ступеньки, она сбежала вниз.
«Ну и чудачка! — подумал Кронин, глядя ей вслед. — Но, однако, она опять мне помогла».
Несколько дней Елена Ивановна вела себя прилично и не вторгалась в следственный процесс. Зинаида Николаевна бросала трубку в ответ на ее звонки, Шиманский при встрече сухо кивал и торопливо проходил мимо, Юля гуляла в окружении детей, и расспросить ее о чем-либо больше случая как-то не представлялось. Кронин вообще забыл о своем добровольном помощнике. Гриневой стало грустно и одиноко. Она пошла в библиотеку. Взяла там «Лолиту» Набокова, несколько книжек Агаты Кристи и Маринину. Положив книги на стойку, она вынула из бумажных кармашков внутренней стороны обложки формуляры и стала их заполнять.
— Ну что вы там пишете? — раздался над ее ухом мужской голос. — Сегодня же десятое число, а не седьмое.
Елена Ивановна сняла очки и медленно повернулась. Перед ней стоял мужчина лет шестидесяти весьма импозантной внешности,
— Живете в прошлом? — спросил он..
— В далеком будущем. А прошлое само вторгается без разрешения. Стоит задуматься, как оно тут же начинает брать верх. Даже, как видите, водит моей рукой.
— Что же произошло седьмого мая?
— Я провела удачный следственный эксперимент.
— Вы — сыщик?
— Да. Вас это удивляет?
— Отнюдь. И выбор книг об этом же свидетельствует. Только при чем Набоков и именно его «Лолита»?
— Очень даже при чем.
— О-о… Что… преступник — педофил?
Пожилая актриса кивнула. Ей нравилось
