мы знаем только то, что они существуют. Мистер Массон, поднимаясь в горы, нашел много изображений, легенд и надписей. Баграм – это, вероятно, то место, где стояла Александрия… Высокообразованный и располагающий необычайно обширным кругом знакомств, он обращает внимание на все, что его окружает[320].
Одержимость Массона и его готовность ежедневно ставить на карту для достижения свой цели все, что у него было, – незаурядные свойства, пьяняще действовавшие на всех, кто имел с ним дело. Джерард признавался, что никогда еще не встречал человека, настолько искрящегося жизнью.
За закрытыми дверями Кабула кипела жизнь. Еще Бабур называл этот город «лучшим местом мира для пития вина»[321]. Дост-Мохаммед много лет тайно спаивал своих придворных, но потом «отказался от вина; теперь под страхом суровых кар за ослушание он приказывает своим придворным проявлять такую же умеренность»[322]. Этот запрет был не более успешным, чем обычно свойственно запретам: «Всего за одну рупию по-прежнему можно купить сорок бутылок вина или десять бутылок бренди»[323]. Харлан, проживая в Кабуле, однажды участвовал в одной особенно бурной попойке, на которой главный музыкант напился и, не выбирая спьяну выражений, честил набоба (Джабар-Хана). Но его высочество только с непритворной снисходительностью от души расхохотался. Мулла, злоупотребив крепким бренди, упал на колени и не сумел подняться. Но что бы ни происходило, афганцы друг другу доверяли и никогда не распространялись об этих запретных возлияниях перед теми в общине, кто оставался суров и воздержан»[324]. Массон относился к городским вечеринкам с восторженностью.
Годами Массон жил одним днем, здесь и сейчас. Только теперь он начал задумываться о будущем.
Его находки множились. «Открытие такого интересного места, как Баграм, повлекло за собой новое, приятное и, смею надеяться, небесполезное занятие. Я не упускал ни одной возможности там побывать, – писал Массон. – Пока не началась снежная зима, не позволяющая исследовать долину, я собрал 1865 медных монет и несколько серебряных, а также много колец, печаток и других диковин»[325]. Массон прошел долгий путь от подделки собственных дневников до составления тщательной описи сотен монет. От первых неразборчивых зарисовок до целых тетрадей с подробнейшими описаниями Баграма.
Впервые за долгое время у него появились друзья. Поттинджер и Джерард – люди, которые никогда не удостоили бы вниманием рядового Джеймса Льюиса, – были в восторге от Чарльза Массона. Первое его робкое письмо к Поттинджеру положило начало переписке, сначала теплой, потом легкомысленной, а потом веселой, причем скорость этих метаморфоз удивляла их обоих. Джерард остался «с чувством глубокого уважения к его [Массона] способностям, находчивости и неутомимой предприимчивости в столь захватывающих и полезных изысканиях»[326].
Но новая жизнь Массона опиралась на очень непрочный фундамент. Рупии Поттинджера испарились в считаные недели: «Из 164 рупий, которые я получил здесь, в Кабуле, после возврата сделанных за зиму долгов у меня оставалось 80, а теперь иссякли и они»[327]. Стремясь продолжить раскопки, Массон одалживал деньги по всему Кабулу, не представляя, как будет их отдавать.
Отрадно было одно: Хонигбергер, набив свои сумы, «готовился к отъезду в Бухару, а оттуда, через Россию, – в Германию, – писал Джерард. – Он обшарил и разрушил множество мавзолеев в своем ненасытном стремлении обогнать современника менее удачливого, но более достойного [Массона], и сильно вредил его [Массона] похвальным и интересным открытиям по своей неспособности или по нежеланию идти дальше простого сбора реликвий, которые, полагаю, будут высоко оценены видными учеными его страны. Находки мистера Массона качественнее и сопровождались указаниями на места раскопок и связи с историческими источниками, что сулит много новых занятных сведений. Из-за нехватки средств, однако, он сильно отстал от своего гораздо более состоятельного соперника»[328].
Но при всей своей бедности и прочих трудностях Массон видел, как древний Афганистан медленно приоткрывает ему свои тайны.
Массон показал Джерарду и Мохан Лалу курган на окраине Кабула, в котором совершил свои первые открытия[329]. «7 ноября 1833 г., – записал Мохан Лал, – мы поспешили туда и наняли девять землекопов». Через несколько дней «они докопались до просторного красивого помещения с перекрытием. Оно, вероятно, долго оставалось в сохранном состоянии: можно было даже подумать, что его только недавно покрыли штукатуркой, позолотой и ляпис-лазурью»[330]. Человек с молотком во всем видит гвозди, а тот, кто ищет Александра Македонского, все принимает за следы эллинов: так и Массон предположил, что курган был насыпан «непосредственно после похода Александра Македонского»[331]. Стоило Мохан Лалу спуститься в это помещение, как он понял, что перед ним молитвенная комната буддистов, подобная той, которые скрывались в десятках других курганов вокруг Кабула[332].
Тем временем монеты из Баграма обретали голос. Массон тщательно изучал те, что сохранились лучше остальных, по одной букве переписывал надписи с них и в конце концов убедился, что это древнегреческий язык. На всех монетах было вытеснено одно и то же: «βασιλεύς βασιλέων», Царь Царей[333]. У Массона в руках оказались уже две детали головоломки: во-первых, в некий момент после похода Александра правители Афганистана писали по-древнегречески. Во-вторых, Афганистан был некогда буддистской страной. Все остальное в картине далекого прошлого по-прежнему тонуло в тумане.
Когда бы Массон ни возвращался в Баграм, в каком бы тамошнем кишлаке ни показался, ему горстями несли монеты. Это означало одно: он нашел не «второстепенный» городок, а «огромный древний город, некогда раскинувшийся на равнине и имевший миль тридцать в окружности, если судить по площади, где сохранились свидетельства о нем. При греках город процветал, о чем я сужу по найденным там монетам»[334]. Огромная площадь города вызывала головокружение.
Александрия это была или нет, Массон все равно нуждался в деньгах, как никогда. По его прикидкам, «1500 рупий позволили бы трудиться там год или дольше»[335]. Это была умеренная сумма, 15–18 тысяч нынешних фунтов стерлингов[336]. Но Массон знал, что просить столько у Поттинджера нельзя. Оставался единственный вариант – сама Ост-Индская компания. «Если вы посчитаете этот вопрос достаточно важным, то я бы не стал возражать, если бы вы предложили властям в Бомбее предоставить мне средства на проведение раскопок, – писал он Поттинджеру. – За это я бы предоставил все найденное в их распоряжение». Правда, в конце письма Массон, спохватившись, приписал: «Поразмыслив, скажу, что лучше ничего Бомбею не предлагать, даже за суммы, которые позволили бы мне многое сделать и продержаться… Слишком тяжело я принял бы отказ, к тому же не следует за ту скромную сумму, которую я назвал, ставить себя в такую зависимость»[337]. При всей отчаянности своего положения он не хотел, чтобы чиновники Ост-Индской компании наводили
