Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
— Мам, ну некогда мне сидеть около тебя, прости, — взывала к ее совести Вероника. — Там простыни замочены — их же стирать надо! И бульон на плите сейчас выкипит весь! А потом мне домой еще целый час добираться…
— Зачем, зачем тебе домой? Неужели твой муж не понимает, что у тебя мама больна? Что ты больше нужна сейчас мне, а не ему? Ну, сядь, сядь рядом, Вероника! Поговори со мной! Расскажи мне что-нибудь…
— Что рассказать, мама?
— Да все, все! Что у тебя на работе? Как в семье? О чем вот ты сейчас говорила целых полчаса на кухне с этой рыжей стервой? Я же слышала, слышала твой голос! Ты, не переставая, болтаешь с ней, Вероника. О чем вообще с ней можно говорить? Не понимаю! У тебя мать есть, а ты…
— Мама, я с ней говорила о тебе! Как тебе помочь, как тебя на ноги поднять! Как уговорить тебя сделать капельницу…
— Не хочу! Не хочу я никакую капельницу! Раз ты меня не любишь, то и лечиться я не хочу! Вот и смотри теперь, как я буду умирать! И мучайся! Это тебе за то, что ты совсем, совсем не любишь свою мать! Не любишь! Не любишь! Не любишь…
«Да уж… Звучит, как приговор смертный, — сжимая сердце в комочек и быстро елозя по полу тряпкой, чтоб хоть как-то освежить воздух в комнате, думала Вероника. — И даже не как приговор, а как расстрел после этого приговора…» Ей казалось, что произнеси мать свою последнюю фразу еще хотя бы пару раз, и она упадет навзничь, взмахнув некрасиво мокрой тряпкой, и забьется в смертельных конвульсиях…
Как всегда, выручила Катька. Залетела в комнату и, отобрав у Вероники ведро, быстро вытолкала ее на кухню, приговаривая по-хамски весело:
— Иди-иди! У тебя там бульон уже выкипает! Совсем забыла про него, что ли? А я тут сама за тебя пол домою! И с Александрой Васильевной за жизнь заодно побеседую! Вы как, Александра Васильевна, желаете со мной беседу за жизнь вести иль нет? Давайте я вам, например, все в подробностях обскажу, что у меня на работе происходит. Хотите? Ну вот, значит, слушайте…
Александра Васильевна только голову опять к стене отворачивала да губы поджимала в привычно-оскорбленную тонкую ниточку. И к еде, заботливо оставленной Вероникой около кровати, не притрагивалась. Потом, когда в комнате никого уже не было, ела с большим аппетитом. Катька только усмехалась довольно, подглядывая за этим процессом в чуть приоткрытую дверь, и шла к Веронике на кухню, и из кожи вон лезла, чтоб взбодрить-растормошить как-то тихо рыдающую и роняющую в кипящий на плите суп горячие слезы подругу.
Домой к себе Вероника добралась уже сильно затемно. «Сейчас в ванну, ужинать и спать, спать…» — давя на кнопку звонка и от нетерпения сучил промерзшими ногами, думала она и все сердилась на Стаса за медлительность — что так долго к двери идет…
— Вероничка, ты не пугайся, у нас гости. Ты не думай, я не звал никого, он сам приперся…
Лицо у Стаса было совершенно бледным и каким-то перевернутым или сильно напуганным, может быть. Он автоматически, как большой квадратный робот, помог ей раздеться, улыбаясь при этом криво и виновато, неловко показал рукой на кухонную дверь, приглашая войти. Навстречу Веронике из-за кухонного стола поднялся незнакомый молодой мужчина, довольно симпатичный, протянул для знакомства руку, улыбнулся холодноватыми голубыми глазами:
— Здравствуйте, Вероника. Очень приятно. Меня зовут Валерий. Вы не против, что я вот так, без приглашения, заглянул на огонек к другу? Он меня гнал, конечно, да я решил вас дождаться. Уж так он свою женщину расписывал — и красавица, и умница, и при всяких прочих других достоинствах…
— И что, я вас не разочаровала? — устало улыбнулась ему Вероника, опускаясь на кухонный стульчик.
— Отнюдь… — расплылся в широчайшей белозубой улыбке гость. — Я считаю, моему другу крупно, просто катастрофически свезло…
— Спасибо. Вы извините, но я вас покину, Валерий. Устала очень. А вы сидите, общайтесь на здоровье…
— Жаль! Очень жаль, что вы решили нас покинуть. А может, все-таки выпьете бокал вина? Очень хорошее вино, я вам настоятельно рекомендую. Пожалуйста, Вероника. Грех такой красивой женщине не пригубить вина с такими двумя красавцами… Хотя я зря, наверное, к вашему мужчине в компанию примазываюсь? Это же Стас у нас хорош, как Аполлон. И пусть вам завидуют все женщины, Вероника! Давайте за это и выпьем…
— Нет, спасибо. Не хочу, — уже поднимаясь из-за стола, еще раз улыбнулась она Валере вежливо. — Вообще-то я придерживаюсь того расхожего мнения, что красота в мужчине — не самое главное достоинство. Есть достоинства и поважнее, знаете ли…
— Ого! Это что вы имеете в виду? — игриво скосил на нее голубой глаз Валера. — Может, мы об этом поговорим?
— В другой раз. И то вряд ли. Подозреваю, что мы и сейчас говорим о разных вещах…
Вероника улыбнулась еще раз летуче-вежливо и поторопилась выйти из кухни, оставив мужчин одних, и не видела уже, как быстро слетела с лица гостя приветливая, игриво-веселая улыбка, как вызверился он на сидящего напротив Стаса, как проговорил ему свистящим шепотом:
— Ну, ты даешь… Я даже и не предполагал, что у тебя так все запущено… Совсем нюх потерял, да? Она же в самом деле красивая баба! Ну ты и придурок все-таки. Вот учу тебя, учу… С чего это ты лоханулся с ней так, Стасик?
— Валер, да это другое… Говорю же тебе, я просто здесь живу, и все! Отстань от меня, Валер, а?
— Что, совсем отстать? Я что, похож на идиота, Стасик? А кто мне твои долги отдаст? Папа Карло? Нет уж, дорогой мальчик, давай работай, как полагается. И не пытайся отскочить — все равно найду. И здесь так просто, как ты говоришь, я тоже жить тебе не позволю. Не заслужил пока. Сколько ты времени на нее потратил? Полгода целых? Ничего себе!
— Валер, да говорю тебе, что это не из той оперы!
— И что, за полгода она так и не поплыла, что ли? Наверняка поплыла, раз к себе жить пустила… Квартира-то хоть на нее оформлена?
— Нет. Нет! Точно не на нее…
— Во идиот… А ты не врешь ли мне, а? Я ведь проверю. Запиши-ка мне ее фамилию…
…Вероника все терла и терла тело жесткой мочалкой, потом вставала под горячие струи душа, смывала с себя шапку пены и все начинала сначала, то есть терла себя и терла лихорадочно-нервно — все никак не получалось смыть с кожи вечернюю брезгливость. Невидимой грязной коркой она вылезала на руках, на ногах, на животе… И еще ей все время казалось, что исходит и исходит от нее плотной волной тот самый тяжелый, болезненно-затхлый дух, так быстро поселившийся в маминой комнате в Востриковом переулке… И опять отдавала тело шустрым, спасительным водяным струям, бьющим без передыху ей сверху на голову, и опять нещадно терла и терла жесткой мочалкой тонкую белую кожу, пока не загорелась она возмущенно малиновым больным свечением. Только через час, закутавшись в толстый махровый халат и водрузив на мокрых волосах большой тюрбан из банного полотенца, она решилась заглянуть на кухню в тайной надежде, что поздний гость успел уже исполниться своей гостевой совестью и вежливо покинул их дом.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
