– Ждала, говоришь, – холод его пальцев, кусая через тонкую ткань джемпера, скользит от лопаток вниз – к талии, сползает на бёдра, затем плавно перемещается на живот, развязным, лишённым ласки жестом собственника. – И какого чёрта, если не секрет? Мне выгулять тебя, дать денег, присунуть? Скажи мне, Рада, чего конкретно ты добиваешься, своим лицемерием?
– Рехнулся?! – я сердито разворачиваюсь, чтобы высказаться, но нарвавшись на пронизывающий ненавистью взгляд, спешно возвращаюсь к лежащему на разделочной доске яблоку. От направленной на меня ярости сжимаются внутренности, жутко становится до жалящих мурашек, до серой мути перед глазами – нестерпимо.
Подружишься с ним, как же.
Острие ножа проскальзывает по пальцу, срывая с губ тихое ругательство направленное скорее на себя – на свою трусливую капитуляцию, чем на причинённый неосторожностью порез.
– Ещё и безрукая, – добавляет Драгош сквозь зубы к одному ему известному перечню моих недостатков, обдавая чуть припозднившимся запахом вишнёвых сигарет. – Дай сюда, обработаю.
Я едва дышу, парализованная не то обидой, не то удивлением, когда он грудью касается моих лопаток, доставая из висящего перед нами шкафчика аптечку.
– Сама справлюсь, – храбрюсь, отвергая предложенную помощь. Получается весьма паршиво. Голос предательски мечется между шёпотом и писком.
– Руку, – командует супруг, будто нарочно подчёркивая мою унизительную несостоятельность. Со всей неохотой приходится повиноваться. Пора бы привыкнуть, что рядом с ним самообладание катится к чёртям.
Собственные пальцы кажутся совсем тонкими, прозрачно серыми в его смуглой крепкой ладони – чуть сожмет, и хрустнут кости. Но этого не происходит. Наоборот муж неожиданно заботлив: тщательно стирает кровь перекисью, аккуратно замазывает порез йодом и, вероятно о чём-то глубоко задумавшись, продолжает водить большим пальцем вдоль кромки только что наклеенного пластыря. Гладит так, словно хочет забрать мою боль, словно я самое важное на всём белом свете и дышит на ухо прерывисто, невольно баюкая узкую кисть... как могла бы то делать любящая мать, если б она у меня когда-то была. Кому-то подобное может показаться обыденным, не стоящим внимания жестом, а мне любая забота в диковинку, и от ласки слезами печёт воспалённые веки. Блаженно забывшись, котёнком льну к широкой мужской груди, касаюсь затылком тонкого свитера, бездумно считая гулкие удары его сердца. Мне и страшно и хочется хоть кому-то довериться.
Нашу короткую идиллию рассеивает свист закипающего чайника. Приходится моргнуть пару раз, чтобы стряхнув с себя негу, потянутся к плите, но Драгош реагирует раньше: мягко отпустив пленённую руку, проворно поворачивает вентиль. По-прежнему оставаясь за моей спиной, ловко смахивает яблоки с разделочной доски в заварник к крупнолистовому чаю и заливает их кипятком, вздымая вверх облако ароматного пара. Никогда не думала, что хлопочущий на кухне парень может оставаться таким уверенным и... волнующим.
Впрочем, очарование этого мига развеивается довольно скоро, заставляя внутренности подпрыгнуть от неожиданности, когда его пятерня, стальными тисками сжимает мне плечо.
– Рада, скажи, у нас сегодня были гости?
Судя по обманчиво-бархатному тону, Драгошу либо известен ответ, либо запах чужих сигарет так до конца и не выветрился. Если исключить маловероятную ревность, то его недовольство вполне себя оправдывает – курить жене или нет, решать только мужу. Вот Зара, паршивка, и тут меня подставила. Просила ведь не дымить в доме, да кто ж ей указ.
– Были, – тихо сознаюсь, подавив стон досады за упущенное блаженство, после чего решительно оборачиваюсь. Глядя в глаза, не солжёшь, так пусть видит, что я говорю правду. И только запрокинув голову, понимаю насколько сглупила. Кажется, он собирается меня поцеловать.
С ума сойти.
Это не может происходить со мной, точнее с нами – не после ужасов прошлой ночи. Тем не менее, между нашими неловко застывшими телами что-то определённо происходит. Что-то невидимое, но столь же неоспоримое как воздух. Оно колотится внизу живота – там, куда сорвалось сердце, проскакивает искрами в звенящей тишине, ласкает кожу всполохами чужого дыхания, замедляет время и мысли. Вдох, и насыщенная как кофейная гуща палитра его взгляда сменяется бескрайней бездной – это зрачки стремительно пожирают темнеющую радужку. А заодно и меня вместе с ней.
– Кто? – склонившись, выдыхает в самые губы. Шепчет хрипло, гипнотически, раздувая дрожащий внутри меня огонёк. От него горячо внутри. От него горячо снаружи, в тех местах, где соприкасается наша кожа. От него плавится воля, и тело пересохшей глиной вот-вот трещинами пойдёт от нестерпимой жажды.
– Зара.
Чувствуя, как его ноги нагявают полы струящейся юбки, вжимаюсь поясницей в твёрдый край столешницы, о которую Драгош упирается ладонями. Разве может один и тот же человек одновременно пугать и притягивать?
– Расскажешь мужу, чего она хотела? – бормочет он вкрадчиво, склоняясь ниже, и я тёплым воском прогибаюсь под напором литых мышц. Чтобы не потерять равновесие, одной рукой зарываюсь ему в волосы, а второй цепляюсь за шею, вырывая его глухой, обрывающий душу стон.
– Ничего не хотела.
На самом деле причина её визита ясна как божий день – изгадить мне настроение, ударив по совести. Кто бы мог подумать, что Нанэка так остро переживает о моем самочувствии. Даже скорую пришлось вызывать. Не верить сестре нет никакого резона, сердце-то у приёмной матери действительно слабое. Зара нервно курила в форточку, распекая за эгоизм, а мне и возразить толком нечем было. Могла же с утра попросить у мужа телефон, чтоб родных успокоить, но за собственными переживаниями так ни разу о них не вспомнила. И Драгошу в таком стыдно признаться, хватит того, что он меня распутной считает, ни к чему ещё и неблагодарностью своей светить. Уважения этим точно не добиться.
– Ничего значит, – невольно сжимаюсь от сатанеющего взгляда, в котором снова разгорается ярость. Да что с ним не так? Он правой рукой по волосам меня гладит: медленно, широко улыбаясь, а в глазах одно желание – разорвать на куски. – Ты помнишь, что я обещал с тобой сделать, если возьмёшься за старое?
– Помню.
Мой ответ не вызывает должного удовлетворения.
– Повтори. Я хочу убедиться.
– П-прибьёшь, – запнувшись, суетливо облизываю губы, а он дёргается как от удара в челюсть и смотрит зверем, готовый то ли в рот мне впиться, то ли хорошенько врезать.
– Вот и не забывай об этом, – Драгош отстраняется так резко, что я, пошатнувшись, цепляюсь за воздух и, не найдя опоры, заваливаюсь прямо на столешницу, но муж вместо того, чтобы удостоить меня вниманием, развернув ногой стул, садится у стены. Порывисто достаёт из пачки оставшиеся три сигареты и, скомкав пустую упаковку, швыряет её на пол.
– Подбери.
– Ты мог бы нормально...
– Заткнись, и шуруй выполнять свои обязанности.
