Конечно! Господи, ну конечно! Но почему же вы, англичане, этим занимаетесь? Я должен узнать, и я буду молчать, пока не узнаю.
Портье в «Савое» снабдили его туалетными принадлежностями, пижамой и фирменным «савойским» халатом. Он налил себе полную ванну горячей воды и пролежал в ней так долго, что кожа на кончиках пальцев сморщилась. Затем выпил слишком много бренди и рухнул в постель.
Он попросил разбудить его завтра в десять, но, разумеется, в этом не было необходимости. Уже в половине девятого сна не было ни в одном глазу. А к девяти он принял душ и побрился. Он заказал английский завтрак в номер и, дожидаясь коридорного, стал звонить в ателье Норкросса на Сэвил-роу. Ему нужно заказать что-нибудь из одежды. Не может же он разгуливать по Лондону в чужом дождевике, свитере и спадающих штанах, которые дал ему агент Пеар в подводной лодке.
Положив трубку, Витторио вдруг сообразил, что у него нет ни пенни, за исключением десяти фунтов" одолженных в Лейкенхите. Но решил, что у него надежный кредит: скоро он получит перевод из Швейцарии. Ему некогда было думать о материальном обеспечении, пришлось заботиться о том, как остаться в живых.
Фонтини-Кристи понял, что предстоит сделать немало. И хотя бы для того, чтобы держать в узде страшные воспоминания — неизбытую боль — о Кампо-ди-Фьори, ему надо действовать. Сначала сосредоточиться на простейших вещах, на повседневных мелочах. Ибо, когда он задумывался о главном, то едва не терял рассудок.
Прошу тебя. Господи, о простейших вещах! Дай мне время, чтобы обрести ясность сознания!
Он заметил ее в вестибюле «Савоя», пока дожидался дневного администратора, который должен был выдать ему ссуду. Она сидела в кресле и читала «Таймс». На ней был строгий мундир женского подразделения, он не мог понять, какого именно. Темные волосы из-под офицерской фуражки мягко падали на плечи. Где-то он уже видел это лицо, такое лицо не забывается. Но в памяти его всплывала более молодая копия. Этой женщине было на вид лет тридцать пять, той, которую он помнил, — не больше двадцати двух — двадцати трех. Высокие скулы, нос скорее кельтский, чем английский — резко очерченный, тонкий, слегка вздернутый над полными губами. Он не видел ее глаз, но знал, какие они: ярко-голубые — таких голубых глаз он не видел ни у одной другой женщины.
Вот что он вспомнил. Голубые глаза, сердито глядевшие на него. Сердито и презрительно. Он не привык к такому отношению и был раздосадован.
Почему же он ее вспомнил? Когда это было?
— Синьор Фонтини-Кристи? — Администратор вышел из-за стойки кассира с конвертом в руке. — Как вы и заказывали, тысяча фунтов.
Витторио взял конверт, положил в карман дождевика и поблагодарил менеджера.
— Мы заказали для вас лимузин, сэр. Он скоро подъедет. Если вы хотите подождать у себя в номере, мы вам позвоним, когда машина прибудет.
— Я подожду здесь. Если вас не смущает моя одежда, то меня она тем более не смущает.
— Пожалуйста, синьор. Мы всегда рады приветствовать у себя Фонтини-Кристи. Ваш отец приедет? Надеемся, он здоров?
Англия отозвалась на барабанный бой войны, и в «Савое» стали спрашивать о семьях.
— Нет, он не приедет. — Витторио не стал вдаваться в объяснения. Новость еще не достигла берегов Англии, а если и достигла, то затерялась среди военных сводок. — Кстати, вы не знаете, кто эта дама вон там? В военной форме?
Менеджер бросил взгляд через полупустой вестибюль.
— Да, сэр, знаю. Это миссис Спейн. Точнее, была миссис Спейн, они развелись. Но, кажется, она снова вышла замуж. Мистер Спейн точно женился. Она у нас не часто появляется.
— Говорите, Спейн?
— Да, сэр. Насколько могу судить, она служит в войсках противовоздушной обороны. Это серьезные люди.
— Спасибо, — сказал Витторио, вежливо давая понять, что разговор окончен. — Я подожду машину.
— Конечно. Если мы можем еще что-то сделать для вас, пожалуйста, не стесняйтесь, обращайтесь к нам.
Администратор отвесил поклон и удалился. Фонтини-Кристи посмотрел на женщину. Она взглянула на часы и опять погрузилась в чтение газеты.
Он сразу вспомнил фамилию Спейн, а вспомнив фамилию, вспомнил и того, кто ее носил. Это было одиннадцать, нет, двенадцать лет назад: он поехал с Савароне в Лондон, чтобы присутствовать на переговорах отца с «Бритиш-Хэвиленд», — это было частью его делового обучения. Ему представили Спейна в отеле «Лез Амбассадор» как-то вечером: это был молодой парень всего года на два-три старше самого Витторио. Он нашел англичанина забавным, но в общем, довольно скучным субъектом. Спейн был типичным сыном Мейфера, из тех, что вполне довольствуются плодами трудов своих предков, не привнося ничего своего, кроме разве что умения разбираться в беговых лошадях. Отцу Спейн не понравился. Об этом старый Фонтини-Кристи не преминул сообщить старшему сыну, что, естественно, побудило сына завязать знакомство.
Знакомство, оказавшееся очень кратким. Витторио вдруг вспомнил почему. То, что он не сразу вспомнил, доказывало, что он и впрямь выбросил ее из головы — не эту женщину, сидящую в вестибюле гостиницы, а свою жену.
Его жена тоже приехала с ними в Англию тогда, двенадцать лет назад, ибо старик Фонтини-Кристи считал, что ее присутствие окажет благотворное влияние на его своевольного сына. Но Савароне не знал свою невестку, позднее — да, узнал, но не тогда. Пьянящая атмосфера Мейфера в самый разгар сезона закружила ее.
Его жена увлеклась Спейном, то ли она его соблазнила, то ли он ее. Витторио не обращал внимания, он сам был занят.
Вот тогда-то и произошла эта неприятная стычка. Посыпались взаимные упреки, и голубые глаза сердито смотрели на него.
Витторио пересек вестибюль и остановился у кресла. Бывшая миссис Спейн подняла на него взгляд. В ее глазах мелькнуло сомнение, словно она силилась вспомнить. Но потом она вспомнила, и сомнения не осталось, зато появилось презрение, которое так живо сохранила его память. Их взгляды встретились на секунду — не больше, — и она вновь опустила глаза на газетные строчки.
— Миссис Спейн? Она взглянула на него:
— Моя фамилия Холкрофт.
— Мы знакомы.
— Да. Вы Фонтини... — Она замолчала.
— Фонтини-Кристи. Витторио Фонтини-Кристи.
— Да. Это было давно. Простите меня, но я очень занята сегодня. Я жду одного человека, и у меня больше не будет возможности просмотреть газету. — Она обратилась к «Таймс».
Витторио улыбнулся:
— Вы ловко меня осадили.
— Это не сложно, — сказала она, не поднимая глаз.
— Миссис Холкрофт, это было очень давно. Поэт сказал: ничто так не способствует переменам, как годы.
— Поэт также сказал: «Может ли барс переменить пятна свои?» Я в самом деле очень занята. Всего хорошего.
Витторио уже собрался откланяться, как вдруг заметил, что у нее чуть дрожат пальцы. Миссис Холкрофт чувствовала себя не столь уж уверенно, как пыталась показать своим надменным видом. Он и сам не знал, почему не ушел — ему ведь надо было побыть одному. Воспоминания о белом свете и смерти жгли, он не собирался их с кем-то делить. С другой стороны, ему хотелось поговорить. С кем угодно. О чем угодно.
