Потому что это я работу закончил, а он только-только завалился.
— Чем могу служить, сударь? — поприветствовал худого мужчину в модном костюме. В этом сезоне носят двубортные с огромными латунными пуговицами. Я предпочитаю классику, поэтому мне Баканин вдвойне неприятен.
— И вам не кашлять, — устроившись на кресле у входа, цепной пес Суханова разгладил тонкую нитку усиков и усмехнулся: — Меня хозяин просил узнать, как вы собираетесь выплачивать долг. Потому что производству нужен краситель, а вы его просрали.
Больше всего на свете я не люблю идиотов. Наглых, жадных и нахрапистых. Особенно, если эти идиоты не понимают доброе слово и пытаются диктовать окружающим дурацкие правила. Как говорится — крапленая колода хороша для шулера, с ней он всегда в прибыли. Но кто вас заставляет садиться с ним за один стол?
— Краситель? Какой краситель? Вы что-то путаете, сударь.
Перестав улыбаться, визитер недовольно посмотрел на меня, затем быстро оценил — закрыта ли дверь в подсобку. Может, подумал о возможной охране? Так зря — я сам себе и охрана, и судья, и исполнитель приговоров.
— Шутки у вас, господин Разин, дурацкие. Простите за прямоту.
— Да ладно, меня тоже не с серебрянной ложкой в заднице у одаренных нашли. И живу не на Кузнецком, с видом на Уездное Собрание… Так что вы там говорили о каком-то долге?
Успокоившись, бывший ротмистр еще раз медленно, как для малолетнего идиота, высказал мне претензию:
— Никифор Леонтьевич оставил вам на хранение десять ящиков ценного красителя. Закупленного с большим трудом у узкоглазых. Сегодня вечером хотел забрать их на мануфактуру, но вот незадача. Милиция ящики вывезла с подворья. И выходит теперь, что вы должны Суханову сто пятьдесят тысяч денег и плюс те самые пресловутые десять процентов сверху. Итого — сто шестьдесят пять штук. Которые мой работодатель хочет получить сегодня к вечеру. Потому что если до полуночи денег не будет, завтра еще насчитаем десять процентов. От первоначальной суммы.
Как и говорил, идиотов жизнь ничему не учит. Потому что антиквариат и всякие забавные безделушки — это для души. Три раза в день, с девяти утра до двух часов и не более. Еще изредка через устоявшуюся клиентуру что-нибудь редкое посмотреть, в руках покрутить.
Моя главная неафишируемая профессия заключается в том, что в случае возникновения серьезных проблем могут пригласить в качестве эдакого посредника. Обе стороны высказывают накопившиеся претензии, представляют факты и принимают озвученное мной решение. Третейский судья, который может проследить за выполнением вынесенного вердикта. Как со Штырем чуть не сцепились, так и пошло. Он первым пришел, не сумев с авторитетами в соседней губернии договориться. Заплатил за полученный итог. Ну и закрутилось.
Почему именно я? Потому что местные говорят: Разин судит по-справедливости. Нет в нем лжи. Не связан он какими-либо обязательствами с любыми группировками в Кемерово и за пределами. Меня даже в Юргу разок приглашали. И дважды разбирался с клубке противоречий между обитателями пригородов и опричниками. Трижды меня за эти годы убивали. Но я возрождался, возвращался домой и карал тех, кто поднял руку на «человека из Кемерово». По итогам — у меня сложилась определенная репутация. О которой та же Нахаловка только догадывается, но ощущает дремлющего внутри зверя, как чувствуют бредущего мимо медведя-шатуна волки и шакалы.
И беру я за свои услуги немало, что позволяет жить без головной боли о хлебе насущном. Было бы желание — я бы мог в самом деле огромный особняк купить на Кузнецком. Хотя смысла особо не вижу. Мне вполне хватает маленькой баньки во дворе, широкой кровати с теплым одеялом и песни лягушек в запруде за забором.
Проблема только в том, что обо мне знают не все. И вот такие скороспелые купчики-миллионщики не понимают, с чего бы это вдруг с калекой раскланиваются.
Вздохнув, расставляю все точки «над и».
— Значит так, сударь. Я был против, когда мне заявили, что в гараж что-то сгрузят. И предупредил, что никакой ответственности нести не буду. Но вам наплевать на хозяина и вломились на подворье без спроса. Это — раз… Два — у вашего начальства работает много людей с излишне длинным языком. Разболтали о грузе. Вот милиция и нагрянула с обыском. Кстати, насколько мне известно, там еще Сыскной Приказ подключился, поэтому краситель вы точно назад не сможете выкупить… И на сладкое, что может чуть-чуть утешить… Властям не выгодно устраивать скандал и уважаемого купца в холодную тащить. Насколько мне известно, накладные убрали под сукно и официальных претензий по контрабанде выдвигать не станут. Нашли ящики где-то на улице неподалеку от моего дома. Нашли и на склад уволокли. Потом вместе с остальным конфискатом реализуют или вообще в центральные губернии отправят.
— Как это — отправят?
— Так. На поезде. Это такая штука с грузовыми вагонами. По железной дороге едут, с охраной и грозными сопроводительными бумагами. Чух-чух, стук-тук. Три дня — и на месте… — Смотрю на недовольную рожу и ощущаю, что настроение поднимается. Ничего страшного, попозже отобедаю. Зато, как говорят мои соседи: сделал гадость и на душе радость.
— Слушай, ты… Думаешь, Никифор Леонтьевич это так спустит? Типа — ты обгадился и в наваленную вонючую кучу серьезного человека рожей тыкать будешь?
— На «ты» мы с вами, сударь, не беседовали. И на брудершафт не пили. Поэтому потрудитесь выбирать выражения. Что касается кучи… Вы там говорили про те самые десять процентов? Так вот. Я человек спокойный и за каждую ночь долг увеличивать не стану. Но в следующий понедельник до девяти утра те самые пятнадцать тысяч должны быть выплачены. Никаких векселей и прочего мусора. Звонкой монетой. Или я найду время и загляну в гости к господину Суханову лично. Для урегулирования возникшего недопонимания. В качестве моральной компенсации.
* * *
Увы. Что хозяин дурак, что помощников таких же подбирает. Пока гость тащил из кармана револьвер, я чуть довернул спрятанную под столешницей железку и потянул за спусковой крючок. Ничего летального, что вы! Исключительно обрез двуствольного ружья, где вместо картечи заряжены резиновые шарики с нанесенными на них серебрянной нитью рунами. Местное производство, опричники подобным пользуются для разгона одаренных и не очень. Синячину оставляет размером с кулак. Но главное — после попадания такой дуры в брюхо любой разумный скрючивается и разевает рот, словно выброшенная на берег рыбина. Дышит через раз и слезы от нестерпимой боли льет. Ну и про пистолет забывает, само собой.
Выбравшись из
