– Платить будем или басни рассказывать? – водитель продемонстрировал, как здорово он умеет играть желваками. Его правый бачок, обращенный к пассажиру, заходил ходуном.
– Басни ты сам мне рассказываешь, – усмехнулся Громов. – Про тысячу рублей, которые я якобы должен тебе за дорогу из Адлера в Сочи.
– Некоторые приезжие, – произнес водитель, уставившись в мутное лобовое стекло перед собой, – некоторые приезжие строят из себя важных персон. Потом им приходится об этом пожалеть. Здесь Сочи. Свои законы, свои обычаи.
Громов вздохнул.
– Вот что, приятель, – сказал он. – В одном кармане у меня лежит бумажник, а в другом – одно очень любопытное удостоверение. Ты что предпочитаешь увидеть, первое или второе?
Рыжий полубак перестал шевелиться, замер. Через пару секунд его обладатель нашелся с ответом:
– Пять сотен.
– Вообще-то ты заработал ровно четыре, и ни рублем больше, – сказал Громов, доставая бумажник. – Но за сообразительность сотенную я тебе накину. Держи и впредь веди себя скромнее, сухопутный пират.
Подхватив дорожную сумку, он выбрался на свежий воздух. Возмущенно фыркнув, «Волга» развернулась, чуть не задев кормой кипарис, и умчалась прочь. Громов двинулся по широкой лестнице ко входу в гостиницу.
В костюме, который он не успел переменить после утренней аудиенции на Лубянке, Громов чувствовал себя среди легкомысленно одетой публики несколько скованно. Преобладающее большинство мужчин, сновавших по просторному вестибюлю, красовалось в шортах, футболках и сандалиях на босу ногу. Современный спортивный стиль молодил даже самых пожилых из них, но выглядеть заправскими атлетами им мешали накачанные пивом животы и слабо развитые ноги с бугрящимися коленками. Женщины, в независимости от возраста и комплекции, носили на себе тряпочек меньше, чем надевают на себя балерины. Каждая старалась поразить воображение окружающих: кто – голыми веснушчатыми плечами, кто – просвечивающимися сквозь тонкую ткань молочными железами, кто – ягодицами, не умещающимися в тесных шортах. На затесавшийся в общий бал-маскарад мужской костюм отдыхающие поглядывали с откровенным недоумением.
Громову хотелось поскорее исчезнуть со сцены. Не очень приятно попадать с корабля на бал. Тем более на бал-маскарад.
После коротких переговоров с дежурным администратором ему был предложен любой номер, на выбор. Он, недолго думая, решил вселиться в тот самый 713-й полулюкс на седьмом этаже, где еще недавно проживал гражданин Болосов. Конечно, никаких особых преимуществ это Громову не давало. Но с чего-то ведь надо было начинать, вот он и начал.
Номер ему неожиданно понравился. Вместительный холодильник, заполнять который было абсолютно нечем, необшарпанная мебель, телевизор, исправно показывавший все существующие в природе цвета, кроме синего. Понаблюдав пару минут за какой-то непринужденно почесывающейся ведущей молодежной программы, Громов сбросил с себя костюм и отправился в ванную.
Вскоре он, посвежевший после душа, гладко выбритый, тщательно причесанный, стоял на балконе в удобных голубых джинсах и курил, поглядывая на пляж, раскинувшийся внизу.
День незаметно клонился к вечеру. Маленькие и коричневые, как муравьи, мужские фигурки выволакивали на берег надувные «бананы», водные мотоциклы и лыжи, на которых уже не было желающих прокатиться. Инвентарь загружался в скособоченный павильон, украшенный изображением Микки-Мауса, сильно смахивающего издали на свирепого гималайского медведя. Сюда же отдыхающие волокли свои складные зонты и деревянные лежаки, благодаря которым стойко продержались на пляже еще один день своего отпуска.
Громов давно не выбирался на Черноморское побережье, и с тех пор здесь мало что изменилось. Главное новшество заключалось в почти полном отсутствии голосистой голой детворы. Зато на пляже появилось множество эмансипированных амазонок, вызывающе сверкающих накремленными титьками. «То, что женщины сняли с себя лифчики, не так уж плохо, – решил Громов после недолгого раздумья. – Жаль только, что паранджи тоже вышли из обихода. Некоторым они явно не помешали бы».
В этот момент его внимание привлекла стройная девичья фигурка, изящно очерченная белыми полосками купальника. Загорелая, светловолосая, она выделялась среди всех прочих.
Девушку сопровождал плотный мужчина с косолапой походкой и покатыми плечами бывшего борца. «Мохнатый шмель на душистый хмель», – эти незабвенные строки из старой песни были придуманы про него.
Пара добралась до темно-серого мола, выступающего в море на добрую сотню метров, и зашагала по нему дальше. Девушка то и дело приотставала, а потом догоняла своего спутника и шла как бы рядом, но все равно поодаль. На дальнем конце мола эти двое остановились, сделавшись почти неразличимыми на фоне морской глади, переливающейся мириадами солнечных бликов. Как Громов ни щурился, он не смог хорошенько разглядеть ни девушку в белом купальнике, ни ее косолапого кавалера.
Пока он прикуривал новую сигарету, пара вообще исчезла из виду. «Купаются», – догадался Громов. А может, и не только купаются, раз им вздумалось уединиться. Сигаретный дым, которым он затягивался, показался вдруг горьковатым. Так часто случается. Когда смотришь на красивую молодую девушку и вспоминаешь, что тебе уже за сорок, привкус горечи почти неизбежен.
Впору было возвращаться в номер и принимать еще один холодный душ. Громов уже оторвался от балконных перил, когда увидел, что по молу в направлении пляжа движется тот самый кривоногий мужчина, который увел за собой спутницу в белом купальнике. Теперь он шел один. Наметанному глазу даже издалека было видно, что походка незнакомца слишком размашиста для прогулочного шага и слишком замедленна для делового. Так ходят люди, которые спешат, но опасаются привлечь к себе внимание. А стройная светловолосая девушка исчезла, как будто просто пригрезилась Громову.
– Ч-черт!
Схватив со спинки стула рубаху, он выбежал из номера.
Если кривоногий мужчина действительно утопил девушку, то спасать ее было поздно. Если же с ней все было в порядке, то и мчаться на ее поиски не имело никакого смысла. Но в том-то и дело, что Громов уже не надеялся увидеть ее живой. Слишком часто ему доводилось видеть, как ведут себя на людях убийцы, только что расправившиеся со своей жертвой. А он почти не сомневался, что заинтересовавший его объект покидал место преступления.
Не став дожидаться одного из двух медлительных гостиничных лифтов, которые словно специально созданы для того, чтобы испытывать нервы торопящегося человека, Громов понесся вниз по лестнице, преодолевая каждый пролет в три прыжка. На четвертом этаже он едва не столкнулся с молодым человеком, который успел прижаться к стенке, уронив при этом редкостной красоты арбуз. Сочное «чаф» настигло Громова уже на следующем пролете. Пока он размышлял, стоит ли ему извиниться, лестница закончилась.
Переведя дух и кое-как застегнув наспех наброшенную рубаху, он толкнул дверь, пересек холл и вышел из гостиницы, стараясь придать себе вид беззаботный и даже несколько скучающий.
