Почти медитативными.
И сейчас я на автомате гремлю сковородками и кастрюлями.
Шинкую, пассирую, варю и жарю, не задумываясь даже о том, что именно должно получиться в итоге. Кажется, Анна, что-то пыталась у меня уточнить, но я, как заведенная, продолжаю готовить. И меня оставляют в покое.
Не обращаю внимания, в какой момент на кухне образовывается Борзов.
Посверлив меня взглядом, он усаживается за стол и начинает методично поедать то, что я уже приготовила. До меня наконец доходит, что и обеденный стол, и рабочая поверхность, все уставлено готовыми блюдами.
И из меня как воздух выпускают. Спрятав лицо в ладонях, я оседаю на стул.
Борзов все так же молча вынимает у меня из пальцев нож.
А минуту спустя меня подхватывают на руки.
Я визжу и отбиваюсь. Упираюсь в грудь и колочу по плечам что есть силы.
Но стальные объятия нерушимы.
Не сразу я разбираю глубокий голос:
– Настя, это я. Открой глаза. Настя, это я.
Марич. Марич.
Меня прорывает. Истерика набирает обороты. Теперь, обхватив его за шею, я судорожно дышу, пытаясь унять подступающую панику.
– Это нормальная реакция, – вдруг врывается в сознание незнакомый женский голос.
Воспаленными глазами я нахожу в углу кухни женщину, сидящую на стуле. Как давно она там? Это и есть врач? Я думала, будет кто-то вроде терапевта или травматолога. Очень надеялась, что не будет гинеколога.
А это мозгоправ.
Она продолжает, обращаясь к Маричу:
– На всякий случай оставлю успокоительное, но разговаривать сейчас не получится. Рекомендации и все остальное у вас будет. До ужина я в доме, потом на связи.
Кивнув, Марич вместе со мной выходит из кухни и несет наверх.
Уложив на постель в моей спальне, Марич, видимо, не решается оставить меня одну, и он садится на край кровати. Его щека дёргается, когда я сворачиваюсь клубком вокруг изрядно измятого пиджака.
– Хочешь успокоительного?
– Воды хочу, – отвечаю я, чувствуя, что после истерики силы меня оставили.
Марич что-то пишет в телефоне, и через несколько минут появляется Анна с подносом. Бросив на меня немного испуганный взгляд, она, повинуясь жесту хозяина, уходит. Марич сам выдавливает лимон в воду, прежде чем протянуть стакан.
– А Сати? – до меня доходит, что я с утра ее не видела.
– Она здесь больше не работает, – равнодушно отвечает Марич.
Отпив пару глотков, я понимаю, что молчание меня тяготит, но я не знаю, что рассказывать.
«Разговаривать сейчас не получится».
Получится. Сдержанность Марича помогает мне остудить голову.
Механически верчу стакан в руках:
– Я не ожидала от Ленки. Андрей, да, это неожиданно, но… Это совсем другое…
– Позвать специалиста?
– Нет, – качаю головой. Ему, наверное, не хочется это слушать. – Я в порядке. Все же обошлось. Не надо её звать. Не знаю, почему шок никак не пройдёт.
– Тебя никогда не били, – объясняет мне Марич. – И близкие никогда не предавали. В нашем кругу ты не то чтобы исключение, есть и порядочные люди. Зато Смагина и Кастрыкин – это, скорее, правило. Вот сколько твои родители, – он опускает слово «приёмные», и я ему за это благодарна, – переборщили с приглядом за тобой, ровно столько за этими моральными уродами недоглядели. Но это не снимает с них вины.
Его слова звучат жёстко.
– Что ты собираешься с ними сделать? – я слышала крики Андрея, думаю, его избили, а что с Ленкой, я даже не догадываюсь.
– Я уже сделал, но думаю об этом лучше поговорить попозже. Сейчас тебе достаточно знать только то, что они не имеют отношения к покушениям на тебя.
– А ты не смолчишь?
– Я не поклонник трех обезьян, как ты уже, наверное, поняла.
– Спасибо, – шепчу я.
И это «спасибо» за все: за правду и за спасение.
Мучительная судорога проступает на его лице.
– Ты злишься? – осторожно спрашиваю я.
– Да, но не на тебя, – вздыхает Марич.
– Если бы я сказала…
– Херней, Насть, не надо страдать. Что бы изменилось, если бы ты сказала? Ничего.
– Я думала, ты запретишь, – все равно оправдываюсь я.
– Ты не обязана отчитываться о каждом своём шаге. Моя женщина может ходить, куда хочет. А я должен обеспечить ее безопасность, – кулаки его сжимаются.
Я залпом допиваю воду, и Марич забирает стакан. Он пытается устроить его на полке над моей головой, и я дёргаюсь, когда его рука отбрасывает на меня тень.
Губы Марича сжимаются, я бросаю на него виноватый взгляд из-под отяжелевших век.
– Там же было успокоительное? – спрашиваю я, чувствуя, как накатывает сонливость.
– Да.
– Посидишь со мной?
– Да.
Когда я открываю глаза, уже темно. Взгляд на часы подсказывает, что уже почти ночь. Все еще заторможенная выхожу из спальни.
Дверь в спальню Марича открыта. Там пусто. И от этого мне почему-то жутко.
Спустившись и побродив по первому этажу, я выхожу к кабинету Марича. В распахнутую дверь я слышу обрывок телефонного разговора.
– Делать… может быть, травма… – громкая связь прерывается звуками проезжей части.
Я заглядываю в кабинет, и, заметив меня, Марич прощается с собеседником, обещая перезвонить.
Я смотрю на него. Он явно вымотался. Марич много работает, и сегодня из-за меня прервал все свои встречи, а потом явно пахал из дома.
– Ужинать будешь? – он устало трет переносицу.
У меня сегодня был только завтрак, с которым я рассталась на крыльце дома Кастрыкиных.
– Я не знаю, что там… – теряюсь я, мне почему-то в голову приходят мысли о яйцах, и это запускает цепочку жутких воспоминаний.
– Твоими стараниями я могу дать Анне отпуск на неделю, – невесело усмехается Марич. – Правда, что-то пересолено, а что-то переперчено, но вполне съедобно.
Все может быть. Я вспоминаю, как Борзов пару раз отбирал у меня солонку и перечницу.
– Салаты вроде бы безопасны, – обнадеживает меня Марич.
– Надо попробовать.
Я имею в виду и попробовать на вкус, и вообще попробовать что-то съесть.
А на кухне меня опять накрывает, когда, закрывая холодильник, я задеваю Марича, стоящего за моей спиной. Меня прошибает озноб. Вырвавшийся вскрик говорит, что до нормального состояния мне еще далеко.
И мне вдруг становится неловко перед Маричем. Едва доев, я убегаю в спальню, чтобы снова уткнуться носом в его пиджак.
Стук в дверь, раздавшийся через некоторое время, застает меня врасплох. Уже
