пехоты хороша, когда, попадая между ребер, оставляет широкие кровоточащие раны. Сигурд шипел от боли, но удары ощущались тупо, словно по многострадальным ребрам били кузнечным молотом. Оба войска ревели. Юты — от восторга, а даны — от ярости и разочарования. Непобедимый Сигурд Ужас авар, живая легенда, валялся на земле, словно туша дохлого тюленя!
Братья недооценили доспех конунга. В горячке боя до них стало доходить, что им никак не пробить юшман, отделанный квадратными стальными пластинами.
— В шею бей! И в ноги! — услышал Сигурд первые слова своего врага. Он не знал, кто это произнес, но он явно не дурак. Конунг получил уже десяток ударов копьем, но кроме отбитых ребер, повреждений у него пока не было.
— У этой сволочи и воротник кольчужный! Да где он взял этот доспех? — услышал Сигурд злой голос второго. Он в какой раз едва увернулся от конских копыт.
Дан кое-как поднялся и вытащил поясной нож. Широким взмахом он подсек ногу королевского скакуна, и тот истошно завизжал, остановившись как вкопанный. Конь жалобно ржал, задрав копыто, с которого капала на землю кровь, и смотрел на людей с немой укоризной. Сигурд встал, выставив нож перед собой.
— Ах ты, пёс! Коня покалечил! — услышал он возмущенный голос, и тут же брошенное копье ударило его в шлем, отчего Сигурд даже присел, а перед глазами его помутилось.
— В мечи его! — услышал он ломающийся юношеский голос. — Кости ему переломать!
А вот это стало ошибкой. Короли дали ему времени в два удара сердца, и он успел схватить свой топор, встав против всадника и пешего бойца.
— Ну что, мальчуганы, — сплюнул он тягучий кровяной сгусток. В груди его что-то надсадно хрипело, а горло саднило от сухости и пыли. — Вы же хотите убить самого Сигурда Ужас авар. Ваша мамаша читала вам сагу обо мне? Ее Стефан написал. Стефан — друг. Он приврал кое-где, конечно, но только самую малость. А остальное там — чистая правда.
— Он же нам зубы заговаривает! — воскликнул пеший король, ведь Сигурд, подошел к нему на расстояние удара.
Он не ошибся. Сигурд отпрыгнул в сторону, сделав так, что между конником и им самим остался пеший воин, и нанес резкий, размашистый удар. Король легко парировал его своим мечом, да только одного он не учел. Он не учел чудовищную силу врага и упал, сбитый с ног.
— Да сдохни же ты, наконец! — заревел конный боец и ударил копьем, целя в лицо.
Сигурд играючи отвел острие, и коротким тычком вогнал шип алебарды прямо в бок короля, пробив его кольчугу, словно бумажный лист.
— О-ох! — в едином порыве выдохнуло оба войска.
Всадник завалился на бок и упал на землю рядом с братом, который попробовал было подняться, но огромный сапог дана снова сбил его с ног.
— Сдаюсь! — прохрипел король Эрконберт, молоденький еще парнишка с редким пухом на щеках. — Пощади! Выкуп богатый дам за себя!
— Никак нельзя, малыш, — с легким сожалением сказал Сигурд, вгоняя в его глазницу четырехгранное острие. Он наклонил голову набок, оценив дело рук своих, и продолжил так, словно его враг всё еще был жив.
— Власть, паренек, она на двоих не делится. А на троих — тем более. Пока ты жив, ты — король. Поэтому тебе так и так умереть было суждено, не сейчас, так немного погодя. Это мне жена рассказала. Она у меня умная, только держись! Даже читать умеет, на словенском и на германском. Представляешь? Люблю ее, просто сил нет.
— С кем это ты тут болтаешь, муженек? — услышал он удивленный голос. — Он вроде помер давно. И кого это ты любишь? Не меня ли? А если меня, то почему я об этом вот так узнаю? Можешь мне самой эту радостную новость сообщить, а не этому мертвецу. Я не обижусь.
Леутхайл стояла неподалеку со взведенным арбалетом в руках. Видимо, она не собиралась отказываться от данного обещания. А со стороны войска ютов уже скакала кавалькада всадников во главе с Осредом. Они снова хотели договариваться, но теперь условия будут другими. Старые боги высказали свою волю.
* * *
— О чем ты хотел говорить со мной, конунг?
Женщина в черном, лет сорока с небольшим, со строгим лицом, изрезанным морщинами, смотрела на него спокойно, пряча свою боль в глубине выцветших глаз. Она дочь короля, жена короля и мать королей. Она не опустится до плача, словно деревенская баба.
— Я хотел говорить с тобой до этого боя, королева, — ответил ей Сигурд, устраиваясь в кресле поудобней. Отбитые ребра болели просто невыносимо. — Сейчас уже обсуждать почти нечего. Мы могли решить все с тобой, и твои сыновья остались бы живы.
— Мои сыновья никогда не пошли бы на раздел власти, — с каменным лицом ответила Эмма. — И они выполнили свой долг, как подобает королям и воинам. Что будет теперь? Ты убьешь нас? У меня осталась дочь. Убей меня, а ее пощади.
— Я не стану вас убивать, — Сигурд отхлебнул из кубка. — Ты что, не знаешь, что убивать невинных детей — плохая примета? Год удачи не видать! Один год за одну смерть! Мне сам конунг Само это сказал. А он великий колдун, ему многое ведомо, чего простые люди не знают. Я уже давно баб и детей не убиваю, и вот, тоже конунгом стал. А это что значит? Значит, что кругом прав он.
— Страсть какая! — побледнела королева и истово перекрестилась. — Колдун? Спаси и сохрани нас от наваждения дьявольского!
— Давай вернемся к нашим делам, королева, — Сигурд совершил еще один богатырский глоток и вытер багряные капли с усов. — Ты уедешь с этого острова. У тебя же осталась родня в Галлии, они примут тебя.
— Это отродье Хильперика и ведьмы Фредегонды? — лицо королевы исказила гримаса отвращения. — Два демона из глубин адских породили Хлотаря и его потомство!
— Ты сама отродье Брунгильды, а она та еще сука была, — напомнил ей Сигурд. — Твоего отца убил родной брат, а вовсе не Хлотарь. Твой дядя Теодорих приказал зарубить его, это любой ребенок знает. А твоего двухлетнего брата он взял за ноги и ударил головой о камень. Он, кстати, после этого дела всего год и прожил. Видно, удача все-таки оставила его. А вот внук Теодориха правит сейчас Бургундией. Ему сейчас лет десять, но туда тебе и впрямь не стоит соваться. Любой монастырь Аквитании, Австразии и Нейстрии примет тебя. Там хватает беглых принцев с вашего острова.
— Ты говоришь только обо мне! — непонимающе посмотрела на Сигурда Эмма. — А как же моя дочь Энсвита?
