– А понимаешь ли ты, – снова засверкал он глазами, пристально глядя на меня, – что каждый такой мыслительный акт оставляет отдельный отпечаток – четкий и прочный – в твоем уме?
Эта мысль показалась мне вполне разумной – я знал, что некоторые эмоции вроде сильного гнева часто не покидали меня по несколько дней.
– Да не такой тип отпечатка! – зарычал он. Его опыт в искусстве философских дебатов, похоже, помогал ему предвидеть следующие ходы моего разума наперед. – Я говорю о мировых отпечатках!
Моя робость, естественно, помешала мне спросить, что такое мировые отпечатки.
– Мировой отпечаток, – снисходительно пояснил он, будто разговаривая с малым дитем, которым в духовном смысле я ему, несомненно, казался, – это такой отпечаток в уме, который создает весь твой мир, все в твоем мире. Это такой отпечаток, который служит причиной того, что ты не только видишь все, что попадается на твоем жизненном пути, – людей, которых встречаешь, места, в которых оказываешься, события, которые с тобой происходят, – но и воспринимаешь это именно так, как воспринимаешь!
Пока я силился понять его слова, опытный полемист, вышедший победителем из многих дебатов, внимательно смотрел в мои глаза, отслеживая через их малейшие подрагивания ход моего мыслительного процесса и точно определяя, в каких еще аргументах, в какой еще помощи я нуждаюсь.
– Вот представь, – начал он приводить пример, – что старший хранитель книг в той библиотеке, где ты работаешь, только что накричал на тебя за ошибку, которую ты сделал, да еще как накричал: в присутствии управляющего имением и всей прислуги. Тебя охватывает приступ гнева, и ты, в свою очередь, тут же достойно ему отвечаешь. Подумай об этом пиковом переживании гнева как о глубоком оттиске, который отпечатывается в твоем уме, как о семени, которое ты бросаешь в плодородную почву своего ума. А что нам известно про семена?! – как всегда, пронзительно закричал он, но к тому времени я уже начал понимать, что это его обычная манера разговаривать, и на этот раз не испугался.
– Про семена… – Ответ казался мне чересчур уж простым, но я надеялся, что ему понравится. – Ну, семена прорастают, а потом превращаются в растения.
И снова он одарил меня своей широкой радостной улыбкой, подтверждающей правильность моего открытия, – улыбкой, в которую он вложил всю мощь своего духа, некогда превратившего его тело в груду стальных мышц.
– А ведь верно! Ты прав… на все сто! Соображаешь ведь, когда захочешь! – И он снова впал в задумчивость. – А как все-таки действуют семена? – опять спросил он, искоса бросив на меня быстрый взгляд, как будто приготовил мне какую-то ловушку.
– Ну, думаю, начать следует с того, – отвечал я, не особо задумываясь, – что из хороших семян вырастают хорошие растения, а из плохих, соответственно, плохие. То есть из семян сладкого персика не вырастет какой-нибудь жгучий перец, и наоборот. Типа что посеешь, то и пожнешь. От плохого семени не жди хорошего племени.
У него опять отвисла челюсть от удивления и загорелись глаза.
– Ну ты даешь! Молодец! Все так и есть! Абсолютно верно!
Я жмурился от удовольствия.
– Итак, если отпечаток, или семя, посажено в уме негативной мыслью, пагубной мыслью, то мы можем сказать с полной уверенностью, что ничего хорошего из этого не выйдет, что никакого положительного результата не предвидится, что этот мировой отпечаток никогда не сможет сотворить такую часть нашего мира, которую можно было бы считать приятной. Так?
Железная логика, и я кивнул.
– И наоборот: если человек питает возвышенные чувства, если мыслит сострадательно, то это никогда не приведет к негативным отпечаткам, а всегда будет порождать только положительные отпечатки, такие отпечатки, которые создают приятную часть или область нашего мира. Верно?
Не поспоришь, и я снова кивнул.
– Отлично! – воскликнул он в полном восторге, как будто я совершил недюжинный интеллектуальный прорыв. – А вот… что еще мы можем сказать о том, как работают семена?
Я стал думать о семенах вообще и вспомнил хижину в горах к северу от нашей степи, куда мы частенько ездили в детстве. Как-то раз сильная буря повалила огромную сосну прямо на наш домик, отец дал мне в руки топор и послал меня на крышу обрубить сучья, пока стропила не прогнулись под страшным весом могучего ствола. Помню, как дрожали мои колени, ведь я и тогда уже боялся высоты. Помню, как к моему ботинку, измазанному смолой, прилипло сосновое зернышко, и я пожалел, что меня не оказалось здесь, когда такое же семя этой громадной сосны еще только-только проклюнулось из земли. Я раздавил бы этот росток все тем же ботинком или выдернул бы его из земли и не сидел бы сейчас на этом стволе, чей вес, наверное, в миллионы раз превосходит вес того зернышка, что дало ему жизнь. Вот почему я ответил Далай-ламе Первому:
– Размеры семян невелики, семена бывают крошечные, а вот то, что из них вырастает, может оказаться несравнимо большим, в миллионы раз большим по размеру.
Его руки взлетели вверх, как будто он только что финишировал, обогнал целую толпу опасных соперников в состязаниях по бегу и стал чемпионом.
– Ура! Блеск! Правильно! Великолепно! – какое-то время победно выкрикивал он, а потом продолжил: – То же самое происходит и с семенами ума, с отпечатками, которые наши мысли оставляют в уме: даже самый ничтожный отпечаточек с течением времени и при соответствующей подпитке приводит к серьезным результатам, именно он отвечает за создание крупных событий в нашем мире и в нашей жизни.
– Ментальные семена действуют точно так же, как и семена растений, да и почему должно быть по-другому? Вспомни ребенка, который в детстве прочел книжку, вдохновившую его и во многом определившую всю его оставшуюся жизнь. Подумай о горстке людей, которые, сидя за столом, принимают некую программу, сформулировав и включив в нее определенные идеи, и задают тем самым направление развития великой нации на столетия вперед. Такова мощь семян, созревающих в уме.
Далай-лама сидел и выжидательно смотрел на меня, как будто задал вопрос, но опять забыл его озвучить и не получил ответа. Я поторопился выдвинуть вслух одно предположение, потому что он, казалось, был весьма доволен, когда ему хоть что-нибудь отвечают, но страшно раздражался при малейшей задержке.
– Хочу кое-что добавить… – сказал я ему, снова вспоминая огромную сосну, – насчет семян. Вот если их не посадить, то ведь они вообще не вырастут.
Далай-лама начал подпрыгивать на скамейке, деревянные брусья которой задрожали от шлепков его мощных рук. Затем он захлопал в ладоши, как мальчишка, и закричал:
– Именно! Именно так! Если в уме не было скверной мысли, то в нем не будет и отпечатка, порождающего скверный мир. Но пропусти благую мысль, и ты потеряешь отпечаток для доброго мира. Разве нет? – риторически спросил он и сверкнул было в мою сторону глазами, но на этот раз я был готов.
– Я еще вот что подумал, – сказал я, ободренный его реакцией, обнаружив, что и сам больше не сижу на траве, а балансирую, стоя на коленях и размахивая руками. – Стоит лишь посеять семя, и если посеять его как следует, и если это хорошее семя, и если оно вовремя и вдоволь получает воду, солнечный свет и всякие там питательные вещества, то никакая сила во вселенной не сможет помешать ему превратиться в дерево.
