на меня сейчас не смотрел? — осведомился Пуффи. Фредди на него не смотрел.
— А если б смотрел, ты бы заметил, что я думаю. Ты был бойскаутом?
Фредди бойскаутом не был.
— Понимаешь, они каждые сутки делают доброе дело. Это их держит.
— Ясно, ясно. Как не держать!
— Ну вот. А когда они вырастают, они их не делают. Это неправильно. Хорошо, ты больше не ходишь в бурой рубашке, со свистком — но дела-то делать можно! Возьмем этот конкурс. Честно ли, справедливо ли, чтобы мне достался верный номер, а неимущему другу, скажем — тебе, досталась практически пустышка? Ответ один: нечестно, несправедливо. Значит, мы это исправим.
— То есть как?
— Очень просто, поменяемся билетиками. Да-да, не спорь, — сказал Пуффи, подметив, что неимущий друг смотрит на него, как удивленная треска. — Конечно, тебе кажется странным, что я действую себе во вред. Но ты упустил то, что доброе дело — само по себе награда. Как приятно, как отрадно знать, что ближний счастлив!
— Но…
— Никаких «но»! И не благодари. Побуждения мои корыстны. Я стремлюсь к большей, лучшей радости.
И Пуффи ушел менять билетики, действительно радуясь.
Только очень ленивый племянник не поспешит к столь дорогому дяде, хотя бы проверить, хватает ли тому картошки, хлеба, масла, пива и пирожных. На следующее утро, предварив свой визит телеграммой, Пуффи направился в Холрок-мэнор, предвкушая обильную трапезу и представляя себе старинный, красивый дом с просторными угодьями.
Дом оказался старинным и красивым. Дядя вышел к нему, и почти сразу они очутились в столовой. Пуффи с удовольствием заметил, что, хотя дядя в кресло влез, оно страдальчески квакнуло. Все-таки фотографии могут что-то исказить. Теперь, увидев дядю воочию, он понял, что, как Соломон в случае с царицей Савской, не знал и половины. Одно удивляло его — почему они не спросят коктейль.
Когда подошел лакей, дядя объяснил свое эксцентричное поведение.
— Прости, дорогой, что я не спросил коктейля. Их тут нет. Вот, прошу, превосходный сок петрушки. Не хочешь? Итак, заказываем. Что тебе, тушеный латук или апельсин? Минутку, нам повезло! Сегодня есть тертая морковка. Давай так: отвар калия, морковка и чашечка одуванчикового кофе. А?
Еще в начале этой речи челюсть у гостя поникла, как усталая лилия.
— Где мы, собственно? — выговорил он.
— Раньше здесь жил какой-то лорд, не помню титула. Но после войны нелегко содержать поместье. Как это грустно!
— Грустней этого отвара?
— Ты не любишь калий? Тогда возьмем суп из водорослей.
— Нет, я не понимаю. Это — гостиница?
— Скорее, больница. Здесь сбавляют вес.
— Сбав-ля-ют вес?..
— Именно. Доктор Хейлшем гарантирует: «Один день — один фунт». Конечно, если соблюдать режим. Я надеюсь сбавить три стоуна.
— Три стоуна?
— Или больше.
— Ты с ума сошел!
— Кто?
— Ты. Зачем тебе это нужно?
— Тебе не кажется, что я полноват?
— Да что ты! Авантажен, не более!
Хорес Проссер засмеялся, что-то припомнив.
— Авантажен, э? Ты снисходительней Лоретты.
— А кто это?
— Такая миссис Даленси, мы познакомились на пароходе. Она назвала меня бегемотом.
— Наглая дура!
— Попросил бы! Эту женщину я люблю.
— Что-что?
Трудно сказать, что дядя Хорес зарделся, он и так был темнее вишни, но он явственно смутился. Оказалось, что лунными вечерами они с миссис Даленси, прелестною вдовой, гуляли по палубе, и в результате этих прогулок он сделал ей предложение, а она ответила, что единственное препятствие — его объем. Неприятно, сказала она, идти к алтарю с бегемотом в человеческом образе.
Дядя Хорес опять засмеялся.
— Со свойственным ей остроумием, — поведал он, — она говорит: «Еще обвинят в многомужестве!» Я ей очень нравлюсь, но, по ее словам, зачем получать свою мечту в удвоенном виде? Такая шутница…
Пуффи, давясь, съел ложку желтоватой гадости, стоявшей перед ним.
— А по-моему, хамка, — возразил он.
— В общем, — продолжал дядя, — мы договорились, что я еду в санаторий и сажусь на диету. Если сбавлю тридцать фунтов, переговоры возобновятся, так сказать, в атмосфере крайней сердечности. Скоро она меня навестит. Возьми еще морковки! Она разрушает жировую клетчатку. Кроме того, в ней очень много витаминов А, В, С, D, E, G и К.
Переварив еду, дядя Хорес ушел на массаж, а Пуффи, по дороге в Лондон, вздрагивал, вспоминая его рассказы о том, как массажисты бьют их, месят, трясут, а также осуществляют effleurage, petriccage и tapotement.[85] Он был в ужасе. Если так пойдет, да при этих отварах и одуванчиках, дядя явится на конкурс в виде тени. Лорд Блистер, в самой средней форме, с легкостью его обойдет.
Многие махнули бы на все рукой, многие — но не Пуффи.
«Спокойно, — сказал он себе, подходя назавтра к клубу, и, действительно в полном спокойствии, окликнул в баре Фредди Виджена, который ел бутерброд.
— Как хорошо, что ты здесь! — сказал он после приветствий. — Ты заметил, что я дрожу?
— Нет, — отвечал Фредди. — А ты дрожишь?
— Еще как!
— Почему?
— А кто бы не дрожал, если он чуть не загубил старого друга? Я получил письмо от дяди Хореса, там есть фотография. Смотри.
Фредди посмотрел и так взволновался, что выпустил бутерброд.
— Черт знает что!
— Вот именно.
— Жуть какая!
— Да, жуть. Ты видишь, что у лорда Блистера шансов нет.
— А как же аргентинская жара?
— Вероятно, невосприимчив. Что-то с порами. И насчет памп я ошибся — какие там лошади! Слава Богу, я все это вовремя узнал. Остается одно. Меняемся билетами.
Фредди ахнул.
— Ты правда… Ой, спасибо! — сказал он проходящему Трутню, который поднял бутерброд. — Ты правда хочешь поменяться?
— Естественно.
— Какой ты благородный!
— Что поделаешь, бойскаут! Это не проходит, — сказал Пуффи и побежал сообщить, что они снова поменялись.
Когда лондонская жизнь ему приедалась, а беседы с
