на поверхности, тогда его крылья рыдали, а глаза пылали. А это было безмятежное чучело из золота и серебра, парящее, как казалось, без усилий над полем битвы неуклонно наступающих Кровавых Ангелов. Я не заметил и следов смерти и обломков, которые загромождали руины, лишь почти бескровный штурм, в результате которого башни остались более или менее целыми.
— Что ты думаешь? — спросила она.
Я попытался найти что-нибудь приятное.
— Это… прекрасная работа.
— Ты ненавидишь это, — ответила она, засмеявшись.
— Нет, я…
— Я знаю почему, — она наклонилась ближе, ухмыляясь. — Твоя приверженность правде. Твой характер. Ты не любишь, когда все выглядит красиво.
— Ну, я…
— Но что, по-твоему мнению, мы здесь делаем? Как ты думаешь, почему наши хозяева вообще нас терпят? Чтобы мы говорили все, что хотим? Ха. Ты меня забавляешь.
Я понял, что сейчас последует лекция и позволил ей говорить.
— Они должны быть успешными. Должны быть так. И это удастся только потому, что есть сотня миров, снабжающих этот флот, и все они производят пушки, корабли и полки поддержки. На каждой линии мануфактуры висят копии этих изображений, и эти копии должны стать тем, что помогает им штамповать гильзы и пришивать погоны. Им не нужна твоя грязь и нюансы. Им нужно что-то, что заставит их встать утром и отправиться на первую смену.
— Я просто думаю… ну, он уже достаточно впечатляющ.
— Правда? Возможно. Но образ должен быть простым. Безупречным. Чем-то, что можно повторить, дословно, одинаково на каждом мире, где он будет найдет.
— Я понимаю.
— Но ты будешь другим, верно? Ты напишешь все так, как оно есть на самом деле.
Я пожал плечами.
— Я имею в виду, что это ты выбрала меня. Ты знала, что я делал раньше.
— Твое имя известно. Оно принесет тебе читателей. И когда они увидят, что ты — ты смирился со всем этим, увидел свет в Крестовом Походе, это будет иметь значение.
Я невесело улыбнулся.
— Так вот что это было. Не мой талант.
— У тебя его тоже предостаточно. Тебе просто нужно его сейчас использовать.
Я кивнул. Я думал об этом.
— Дело в том, что мне придется сорвать этот нарыв. Мне придется приподнять его и посмотреть, что под ним. Я ничего не могу с собой поделать. — Я поднял на нее глаза. — Не волнуйся. Он удивительный. Я могу рассказать об этом всем, и в этом не будет ни толики лжи. Но ты должна была кое-что заметить. Все они. — Я огляделся вокруг, проверяя, не наблюдают ли за нами. — Что-то… не так.
— Что ты имеешь в виду? — она нахмурила брови.
— Я не знаю. Я не могу ответить. Они самонадеянны. Они феноменальны. Что это было — пять дней, чтобы покорить этот мир? Это безумие. Но они не машут руками. Они ходят так, словно их собственные тени пытаются подставить им подножку. — Я поднял брови, развел руками. — Возможно, ничего нет. Я не знаю. Я не очень хорошо себя чувствую. Я просто чувствую что-то. Не только от них. От него тоже.
Она снова рассмеялась, с недоверием.
— Твои стандарты довольно высоки.
— Да. Но не пойми меня неправильно. Я видел его там внизу. Внушает благоговение. В буквальном смысле. Но ты когда-нибудь… — Я запнулся. Я даже не знал, что хотел сказать. — Я так много не могу понять. То, что они не хотят мне говорить. Корабль вернулись на Баал — ты знаешь это? У них не было никаких меток, ничего в расписании. Я узнал об этом только потому, что его засекли на боевом канале, с которым я возился. И меня спас этот воин, и никто, похоже, даже не знает о его существовании, но я уверен, что он существует. Они не откровенны со мной. Возможно, и ты тоже.
Я думал, что она будет насмехаться над этим. Это звучало жалко, и это говорил я.
Но она не насмехалась.
— Ты же знаешь, что можешь поговорить с ним, — произнесла она. — У тебя есть такая возможность.
— Я не знаю, осмелюсь ли я на это.
— Ты должен. Именно поэтому ты здесь.
Мне не нравилась сама мысль об этом. Просто находиться в его присутствии уже было достаточно пугающее. Какая-то часть меня хотела лишь вернуться в каюту, попытаться отдохнуть, возможно, даже стереть все записи в дневнике.
Однако его крылья были в крови.
— Я подумаю об этом, — ответил я.
* * *
Он посмотрел на меня такими проникновенными глазами. Они более не пылали яростью. Глядя на них, я с трудом мог восстановить в памяти его прежнее выражение. Я не мог себе это представить. Он выглядел так, словно никогда не сердился, как одно из высеченных изображение в его обширном саду со статуями или, возможно, один из портретов Видеры. Холодный, спокойный, неподвижный.
— Теперь мало кто спрашивает меня о тех днях, — произнес Сангвиний. — Сейчас они мне уже кажутся другой эпохой.
Мы были одни, в одной из его многочисленных личных комнат. К тому времени я уже видел несколько из них. Все они были изысканными. Не строгими, как можно было бы ожидать от воина-генерала, а в высшей степени роскошные, заставленные предметами, которые одновременно считались изысканными и редкими. Их расположение, цветовая гамма и форма — все было безупречно. Он был коллекционером, но не жадным или безвкусным. Я видел его родной мир — его богатые оттенками пустыни и отравленные небеса — и догадался, что его выбор обусловлен засушливой эстетикой. Он вырос в крайней нищете, а теперь наслаждался богатством. Конечно, ему можно было это позволить.
— Я уверен, что ваша память безупречна, — ответил я.
Мы сидели в полумраке, освещенные лишь полудюжиной драгоценных подвесок. Сангвиний держал в руке кубок с вином, но не предложил его мне. Я подумал, не та ли это вещь, о которой мне говорила Эрис — караш.
Он не был облачен в броню. На нем были белые одежды и красный плащ, искусно вырезанный так, чтобы можно было расправить крылья. Он восседал на троне, сделанном специально для него. Я же сидел на стуле стандартного размера, хотя и приподнятом на небольшой платформе, чтобы не казаться совсем уж карликом.
Я не записывал разговор. Он сказал мне, что не возражает, но мне никогда не нравилось это делать — это влияло на то, что говорили люди, если они знали, что все это время их записывали на диктофон. Тем не менее, он знал, почему я нахожусь на флоте. Он знал, что я пишу заключительный труд о нем, тот, который, как
