на воротах, я с облегчением выдохнула и закрыла глаза.
Отцы — ужасные люди.
Я умела сохранять спокойствие перед лицом смерти, перед кричащими от боли пациентами, и в то же самое время одно-единственное обидное слово отца превращало меня в уязвимого ребенка. И в его присутствии я не могла удержаться от слез, сотрясавших меня и лишавших возможности говорить, — неважно, сколь противно было ему подобное зрелище.
Я так хотела, чтобы он принял меня.
И я ненавидела это свое желание.
* * *
Наконец я дошла до покоев госпожи Хегён; волосы у меня были слегка растрепаны, одежда промокла от пота. Две придворные дамы открыли мне дверь.
Надеясь, что госпожа не заметила моего опоздания, я встала перед ней на колени. Она, как всегда безупречно одетая, сидела на циновке, ее тяжелая шелковая юбка лежала на полу вокруг ног. Лицо госпожи Хегён было изнуренным, усталым, его выражение — апатичным.
— Я слышала, ты прекрасно считываешь пульс, — сказала она.
Мой мозг лихорадочно работал, пытаясь уловить скрытый смысл ее слов, понять, зачем она послала за мной. Я едва выдавила из себя:
— Я… я горжусь тем, что обо мне так говорят.
— Позволь мне самой убедиться в этом. — Она, подняв руку, обнажила кисть, по которой нитками тянулись синие вены.
Я сделала несколько тихих вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Потом, подавшись вперед, положила три пальца на ее запястье и позволила им прочитать историю, рассказываемую на языке сердцебиения. Пульс бывает неровным, отрывистым, тихим или же пустым. Слушать пульс госпожи Хегён — все равно что разгадывать тайну. Чем дольше я это делала, тем лучше понимала ее. Она была не такой, какой старалась казаться. Она могла лгать всем и каждому, но ее пульс не был на это способен. Для двадцатитрехлетней женщины он был слишком уж напряженным — как у убитой горем женщины лет пятидесяти, склонной волноваться по любому поводу и постоянно одолеваемой малоприятными мыслями.
Я медленно отняла руку и под ее проницательным взглядом осмелилась сказать правду:
— Вас мучают дурные предчувствия, моя госпожа. — И я знала, почему оно так. Увидев, что произошло между королем и принцем, я едва могла представить, насколько госпожа Хегён боится собственного мужа — на нее, конечно же, обрушивается весь его гнев. — Вы чувствуете себя так, будто попали в засаду, и нередко — как если бы потерпели поражение.
Похоже, я нащупала больное место госпожи Хегён, потому что глаза ее увлажнились, а по щеке поползла слеза, которую она поспешила смахнуть. Ее лицо затуманилось, и она спросила:
— Ты говорила кому-нибудь, что принца не было в его покоях той ночью?
Я вздрогнула.
— Абсолютно никому, моя госпожа.
Она долго смотрела на меня.
— А как ты считаешь, медсестра Чиын могла проговориться?
Я яростно помотала головой:
— Нет, моя госпожа. Мы слишком дорожим жизнями, чтобы пойти на такое.
— Я верю тебе. — Она оставалась неподвижной, ее губы были совершенно белыми. — Недавно одна моя придворная дама застала приближенную госпожи Мун за тем, что та шпионила за принцем. Ее зовут медсестра Арам. Ты знаешь ее?
— Нет, моя госпожа, — прошептала я. — Она, вероятно, работает по тем дням, в которые я не бываю во дворце.
— Понятно.
Я ждала, заламывая руки.
— Ну, я расспросила эту шпионку — не без помощи кнута, который основательно прошелся по ее голеням, — и она призналась, что госпожа Мун охотится за информацией о том, где наследный принц был в ночь резни. Понятия не имею, почему этой женщине пришло в голову, что он мог куда-то исчезнуть.
Я кусала нижнюю губу, а затем, осмелев, спросила:
— Прошу прощения, моя госпожа, но как вы считаете, почему госпожа Мун настроена столь решительно?
Госпожа Хегён устало вздохнула:
— Она всегда готова оклеветать принца и настроить короля против сына. Она алчная наложница и хочет, чтобы его величество всецело принадлежал ей. Дворец наводнен ее шпионами — и госпожа Анби была из их числа.
Я задохнулась от удивления.
Госпожа Хегён помассировала виски, а затем посмотрела на меня полным печали взглядом.
— Ты, должно быть, горюешь из-за своей наставницы, — сказала она.
Моя голова все еще кружилась от того, что я только что узнала. Придворная дама Анби шпионка? Но, постаравшись успокоиться, я ответила:
— Да, моя госпожа, я знаю, что она невиновна.
— Ну конечно. Медсестра Чонсу дорога моей семье. Самая младшая из моих сестер росла без матери, она была девочкой угрюмой и болезненной. Медсестра Чонсу посоветовала научить ее читать в самом юном возрасте, убедила ее близких в том, что здоровый ум станет основой здорового тела. Так оно и вышло, и с тех пор я ее очень уважаю.
Я наклонила голову, не зная, как отреагировать на ее слова.
— Поэтому, когда до меня дошло известие о том, что две ученицы медсестры Чонсу будут работать во дворце, я позвала ее и расспросила о тебе и Чиын. Она хвалила вас обеих, особенно тебя. Сказала, что ты подобна журавлю среди волков. — Она перевела взгляд на окно, выражение ее лица прояснилось. — Ты умна и обладаешь силой воли, и, я уверена, медсестра Чонсу очень дорога тебе. Знаю, ты пытаешься раскрыть убийства.
Мой желудок, казалось, ухнул вниз, и от этого ощущения у меня закружилась голова.
— Моя госпожа, я не осмелилась бы…
— Об этом мне сообщила шпионка госпожи Мун. Она сказала, госпожа наняла тебя для частного расследования.
Я покачала головой и выпалила:
— Я согласилась на это только потому, что уже искала ответы на возникшие у меня вопросы. Я вовсе не собиралась сообщать ей о чем-то важном…
— Журавль среди волков, — тихо сказала она. — Знаю, ты именно такая. Ты не желаешь мне зла. Надеюсь только, что ты будешь лояльна и к принцу.
Я сильно вонзила ногти в ладонь.
— Разумеется, моя госпожа. — И я действительно имела это в виду, хотя меня продолжал мучить вопрос: «А что, если он убийца?»
И, словно услышав мои мысли, госпожа Хегён сказала:
— До меня дошли слухи, что по столице распространяют листовки, утверждающие, будто наследный принц — убийца и его нужно приговорить…
Повисла пауза. Я, ощущая сильный внутренний трепет, ждала, что последует дальше.
— Но знаете что, медсестра Хён? Анонимный писака не понимает, на чем настаивает. Обвинить принца — значит обвинить всю нашу семью, в том числе и нашего единственного сына, единственного внука короля Ёнджо. Ни осужденный, ни сын осужденного не могут наследовать трон. Значит, наследника может и не быть. То есть у нас не будет будущего. Династия прекратит свое существование. — Она потянулась вперед и коснулась
