Книга За твоими глазами - Лина Соле

– Где он сейчас?

– В нашем центре под постоянным наблюдением.

– Я могу… – я замялась, понимая, что не следует действовать на эмоциях. В то пятничное снежное утро я узнала нечто, что радикально перевернуло мое отношение к предательству Тони. Мне требовалось время, много времени, чтобы осознать и тщательно обдумать массив полученной немыслимой информации. И все-таки мне было важно услышать здесь и сейчас. – Я могу увидеться с ним?

– Да, можете. Но, Майя, прошу вас, не спешите, – вернулась деловая женщина-психиатр. – Тони снова учится принимать себя, процесс идет гораздо тяжелее, чем прежде. Ему сейчас нужна безоговорочная поддержка. Теперь, зная его диагноз, у вас есть только два пути: помочь ему или не мешать.

Ева заметила, как скривилось от боли мое лицо и добавила:

– Как бы жестоко ни звучали мои слова, но я обязана действовать в интересах моего пациента.

Прощаясь, Ева еще раз напомнила, что все, что мы обсудили, является конфиденциальным. Я спустилась в лобби бизнес-центра. Дворник на улице со скрежетом очищал заснеженную лестницу, опаздывающие офисные сотрудники торопились на свои рабочие места, бариста за небольшим прилавком шумно молол кофе. Я же стояла посреди кипящей жизни, не представляя, куда мне теперь идти и что делать.

«Помочь ему или не мешать», – я нон-стопом мысленно прокручивала фразу Евы. Помочь – означало принять болезнь Тони, быть с ним рядом, поддерживать… Была ли я способна на такое? Да… Или все-таки нет, потому что тот человек, которого я видела в последний день наших отношений, оказался чудовищем. Значит, какая-то часть Тони являет собой то, с чем я не смогу смириться никогда: садизм, беспорядочные связи и прочую грязь. И я еще не знаю о других личностях, которые в нем обитают!

Не мешать – значило вернуться на шаг назад, во вчерашний день; перечеркнуть все то, что стало мне известно, и продолжить жизнь, как ни в чем не бывало. Тони останется в прошлом, а его диагноз будет казаться лишь мифом.

Я откинулась на неудобную спинку высокого стула, кофе передо мной уже остыл, и я едва ли собиралась его допивать. Бариста за прилавком вел непринужденную беседу с очередным посетителем, окончательно потеряв интерес ко мне: мои заплаканные глаза его здорово напугали, когда я подошла и заказала большой капучино. «Сегодня пятница – улыбнитесь», – приветливо проворковал он, пробивая мне кофе. «Точно», – я вымученно улыбнулась. У меня не было желания продолжать беседу, но он решил иначе: «Знаете, бариста, как ваш личный парикмахер, может выслушать любую проблему. Вы поделитесь и сразу станет легче». Знал бы он, что пять минут назад я вышла из кабинета самого настоящего психиатра, а не какого-то там «парикмахера для решения психологических проблем». Я снова невесело улыбнулась, не найдя, что ответить. Когда он подавал мне заказ, то снова попытался разговорить меня, но все безуспешно. Он, должно быть, был хорошим человеком, раз не мог пройти мимо чужой беды, не попытавшись утешить. Или просто хотел склеить меня, как легкодоступную жертву. Кто его знает.

Для меня время прекратило свое течение, как только я вышла из кабинета Евы. Я чувствовала, будто замерла, полностью погрузившись в себя. Безучастно, как сторонний наблюдатель, я смотрела в окно на отважные попытки дворника счистить с крыльца и прилегающей к зданию улицы толстый слой нападавшего за ночь снега. А снег все летел и летел, не желая облегчить и без того нелегкую жизнь простого человека, делающего свое дело. Я вздохнула и отвела глаза на густую снежную пелену.

Странно, но у меня даже не было мыслей написать Марго, как делала я обычно, столкнувшись с любой, даже самой незначительной проблемой. И дело было не в том, что я была связана соглашением о неразглашении. Решение, которое мне следовало принять, было полностью моей ответственностью.

– Мне кажется, вам нужно обновить кофе, – возникший из ниоткуда бариста вывел меня из транса. Он поставил на мой крошечный столик новый маленький стаканчик.

– Почему? – спросила я, глупо уставившись на симпатичного кареглазого парня.

– Вы словно спите наяву, я и подумал, что нужна двойная доза кофеина, – его полные четко очерченные губы растянулись в смущенной улыбке. – За счет заведения.

– Спасибо, – на автомате прошептала я, к глазам подступили непрошенные слезы. Почему-то простая человеческая доброта и участие показались мне слишком интимными, слишком проникающими в мою уязвимую израненную душу. Хотелось одновременно сбежать от слишком отзывчивого незнакомца и бросится к нему на шею, чтобы разрыдаться. Он тихонько постучал по столешнице и так же незаметно, как появился рядом со мной, отошел к своему прилавку.

«Я могу стать ему другом», – эхом пришел ответ на так и не сформулированный мысленный вопрос. Я смотрела вслед ушедшему молодому человеку, но видела перед собой обессиленного Тони, сжавшегося от отчаяния и боли, растратившего все душевные и физические силы на борьбу с чем-то иррациональным, не поддающимся пониманию, не приятым ни обществом, ни собственным сознанием. Ему нужен был в первую очередь друг, который не отвернулся бы от него в тяжелейший этап внезапного переключения и возвращения к расщепленной личности. Возможно, если бы я знала прежде о его проблеме, то нам бы удалось справиться с той лавиной мерзости, высыпанной на меня другим… Тони. Возможно… Но, увы, не точно.

«Ева, я бы хотела встретиться с Тони», – написала я сообщение и отправила, не раздумывая.

Спустя несколько глотков обжигающего чудесного капучино пришел ответ:

«Я завтра еду в клинику, где пробуду всю следующую неделю. Вы можете приехать в любой день. Она находится загородом, в лесном массиве. Я пришлю вам геолокацию, адрес вас только запутает».

Была ли то интуиция или лишь предательское заблуждение, но я чувствовала, что была нужна Тони. Каждый день из прошедших трех месяцев я убивалась собственным горем, храбро, как мне казалось, выкарабкивалась из цепких когтей Люцифера, пытавшегося затащить меня обратно в ад самобичевания и уныния. Но ни на секунду я не задумывалась о том, что может чувствовать Тони – такая же случайная жертва почти сверхъестественных обстоятельств.

Я склонилась над беззвучным телефоном в молчаливом искуплении.