спать сидя или читать молитвы. Слава богу хотя бы дождей не было несколько дней.
Штаб корпуса размещался в деревянном доме и внутри напоминал лазарет с раненными офицерами. Павел Ильич Булгаков при нашем появлении попытался подняться с лежанки. Бледное лицо и кровавые повязки говорили о его тяжелом состоянии, при котором он умудрялся командовать корпусом.
— Ваше имп… — я тут же пресек попытки раненного генерала встать.
— В каком состоянии ваш корпус, Павел Ильич?
— Если вы пришли нас спасать, то очень вовремя. Снаряды и патроны на исходе. Количество раненых не поддается исчислению. Мы готовились к последнему бою, чтобы дать возможность хоть кому-то выйти из окружения.
— Вы правы мы здесь именно для вашего спасения. Вот только и вы нам помогите. Пошуметь надо всем, что у вас осталось.
— Найдем, пару снарядов Виталий Павлович? — спросил своего заместителя генерал.
— Для такого случая найдем. Что с орудиями делать? — посмотрел на меня уставшими глазами заместитель Булгакова.
— Все, что нельзя забрать с собой… уничтожить! Через пару часов корпус должен быть готов к выходу. Так что не теряйте время.
С организацией отступления справились и без меня. К тому же, к этому явно готовились задолго до нашего прибытия. Поэтому ближе к рассвету сигнальный пистолет все того же Рдултовского выстрелил в начинающее светлеть небо ракету. После чего по всей линии соприкосновения, длинной не менее одного километра, раздалась серия взрывов. Орудия после отстрела последних снарядов были тут же уничтожены, а освободившихся коней и повозки использовали для перевозки раненных.
— Урра!
Страшный удар двух кавалерийских дивизий надолго отвлек немцев от доживающего последние мгновения русского корпуса. Лишь бы только не зарвались. Перенаправить наводку для германской артиллерии не займет много времени, как и подготовить пулеметные позиции. Как будто услышав мои мысли комдивы не решились атаковать основные силы и после уничтожения заслонов на флангах повернули назад.
Несколько эскадронов остались прикрывать отход двадцатого корпуса вместе с моими штурмовиками постепенно отступая следом за нами. Через три часа, отступая все дальше и дальше от злосчастного места колонна остановилась, чтобы перевести дух.
— Прорвались! — перекрестился генерал Булгаков и тихо зашептал слова молитвы.
Рядом падали уставшие солдаты, что никак не могли поверить в свое спасение. Первые улыбки на хмурых лицах говорил о том, что все было не зря, но говорить о спасении еще рано. Немцы вряд ли захотят просто так выпустить свою добычу и будут висеть на хвосте пока не получат по зубам.
Глава 10
Встречные конные сшибки, засады на самые наглые отряды противника и рвущиеся сзади артиллерийские снаряды. Именно так мне запомнится это отступление. Из-за того, что оно изначально не было правильно подготовлено начинаешь лучше понимать, почему чаще отдают приказать держать позиции. Порой в ходе отступления умирает куда больше солдат.
Когда загудели самолеты над головой мы к этому были готовы… в отличии от немецких пилотов. Очереди из ручных пулеметов и автоматов по низколетящим самолетом оказались довольно-таки действенным решением. Признаюсь, я тоже помог, не афишируя свое попадание, чтобы обрадовать бойцов. Падающий на землю самолет немного приободрил солдат отступающего корпуса и очень обрадовал нашего штатного кинооператора, который только и успевал менять пленку.
— Сергей Анатольевич, начинайте минировать дороги за нами, после чего отправьте пару саперов с минной картой к частям прикрывающим наше отступление.
Прапорщик Матвеев постоянно работал над усовершенствованием противопехотной мины. Новый ребристый корпус при взрыве должен дать множество осколков и как раз сегодня будет проверен в деле. Получится, не получится не суть важно. Главное не стоять на месте и пробовать новые решения. Война — лучшее время для развития новых и доведения до ума имеющихся технологий.
— Слушаюсь! — коротко ответил прапорщик и приступил к выполнению поставленной задачи.
Мои бойцы показывали всем пример того, как надо бороться, несмотря ни на что. Усталость, превосходство противника в количестве или даже ранение не повод опускать руки.
— Не отставать!
— Подтянулись!
Под команды младших офицеров длинная колонна солдат с трудом переставляла ноги. Почти тридцать тысяч бойцов, из которых большая часть раненные, а остальные едва не валятся с ног пытались добраться до новой линии обороны.
— Солдаты долго не выдержат в таком темпе, ваше императорское высочество, — рядом сам едва не падал с коня замещающий Булгакова комдив 29-ой дивизии генерал Лашкевич.
Командующий 20-го корпуса уже не мог командовать собственным подразделением из-за ранений, как и многие другие старшие офицеры.
— Пока что-то болит и есть усталость, значит ты еще жив. Надо через не могу идти вперед! Если остановимся, то прямо тут навсегда и останемся. Там за нашими спинами прикрывают отход кавалеристы и мои штурмовики. Пусть их усилия и жертвы не будут напрасны.
Словно услышав наш разговор один из солдат без сил упал на подмерзшую за ночь землю, но винтовку из рук не уронил. Усталость взяла свое… и тут я заметил намокшую от крови повязку на рукаве шинели.
— Пущай меня германцы добьют. Нет никаких сил идти дальше, — в сердцах высказал подскочившему унтеру солдат.
Спешившись, я без долгих раздумий закинул на своего коня раненного солдата, а сам пошел рядом с колонной пехоты, не замечая направленных на меня взглядов и попыток раненного солдата снова поменяться местами. Для меня конь в первую очередь средство передвижения, а не боевой товарищ, как для других кавалеристов. Так что пусть несет солдата и радуется, что это не пушка.
— Крепись, солдат! Скоро доберемся до своих.
Все повозки уже были заняты раненными, которые были неспособны самостоятельно передвигаться. К сожалению, многие тяжелые не доживут до следующего утра, и я ничего не могу с этим поделать.
— Ваше императорское высочество, возьмите моего коня! Невместно вам пешком идти, когда офицеры корпуса конные, — Лашкевич попытался передать мне коня.
— Не стоит, Николай Алексеевич. Я сам решаю, что мне невместно, а что соответствует духу воинского братства и взаимопомощи, хотя… вы можете мне помочь. Прошу вас лично проверить, как солдаты переносят тяжелый марш и изыскать место в повозках для тех, кто неспособен продолжить движение.
— Сей же час проверю!
Стоит признать, что репетицию спасения наших войск в ходе Великого отступления можно считать проваленной. Если вывести один корпус вызывает столько проблем, то что будет, когда таких корпусов станет в десятки раз больше. Вопрос, кто виноват и что делать вечен, но проблема при этом не пропадает и
